Дряблов опустил голову, постоял молча, пока Тина утирала накатившиеся слезы, и сочувственно погладил ее по плечу.
– Не плачь, Валь. Будет все, как ты захочешь. Или я не буду Иван Дряблов. Скажи, что надо сделать?
– Паспорт его нужен, – помолчала и добавила. – И оружие, огнестрельное. Или лучше добротный муляж.
– Посмотрим, что можно придумать, – и, вспомнив о пленнике, спросил. – Так, а с ним кто останется?
– Как кто? Я. Ты, Ваня, третий лишний, – усмехнулась, шмыгнув носом, Тина. – Андестенд?
– Чего уж там не понять. Аккуратней с ним, – предупредил Иван, – не ровен час, сбежит, как сегодня, еще и тебя пристукнет. Я бы ему не доверял.
– А я его отвязывать не буду, так даже интересней, помнишь, как в "Связанных с одной целью"?
– Я порнуху не смотрю.
– Ага, ты в ней снимаешься, – рассмеялась Тина.
– Все хохочешь? – улыбнулся и Иван.
– Уж лучше, чем плакать.
Лада смотрела на нее своими черными раскосыми глазами, только в них не было жизни, была чернота. Глубина и невозвратность смерти. Ветке стало холодно, она оглянулась и вдруг увидела, что она стоит посредине круга начертанного мелом.
Что за чертовщина? Ладка погибла, как же случилось, что сейчас они стоят рядом, стоят, не прикасаясь, и сторонясь друг друга, только она окружена неровной чертой, будто бы нарисованной детскою рукою.
– Лада… – не то окликнула, не то всхлипнула от непереносимой грусти Веточка.
– Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось… – пропела подруга, и зависть прозвучала в ее голосе.
– Лада… – Ветка протянула руку, но лишь коснулась холодного тумана, Лада смеясь, оскалив почерневшие зубы, отпрянула, не хотела, чтобы подруга касалась ее мертвого тела.
– Ладушка, – заплакала Виолетта, – не уходи, я так соскучилась по тебе, так долго я не видела тебя, не говорила…
Ах, да она не одна! Павлов? Павлов… Они же погибли, только Ветка осталась чудом жива, а они сгорели, нет, их разнесло в клочья, после горели лишь останки машины!
– Витя, – позвала Виолетта, – он подошел ближе, и она отчетливо увидела пустые глазницы, холодящую сердце улыбку, он протянул ей руку и приветливо произнес:
– Мы вместе, мы должны быть вместе…
– Нет, это невозможно, я же выжила, лежу в больнице…
– Малышка, сделай шаг, один шаг…
– Нет, нет, а как же мама? И Маурицио?
– Детка… – просительно произнес Виктор.
– Ветка… – умоляюще попросила Лада.
Они протягивали ей руки, но не могли преступить меловой черты, так и кружили, в безмолвном, жутком танце. Виолетта зажмурилась от страха, стояла и ждала. Чего ждала? Наверное, что они возьмут ее с собой. Как и было предначертано, просто случай выдернул Веточку из жернов мельницы судьбы. Но вдруг она почувствовала в своей руке чью-то нежную маленькую ладошку и услышала неожиданное:
– Мама…
Малыш стоял около нее и властно держал ее за руку. Лада и Павлов отошли в тень, и она с трудом различала их.
– Чей ты, малыш? – спросила она, вглядываясь в знакомые черты.
– Я твой, – ответил мальчик – твой сын. Пойдем домой, мама.
Ночной снегопад создал проблему для всего города. Снегоуборочные машины приводили в порядок дороги, мешая движению и создавая многокилометровые пробки.
Снежные завалы у тротуаров выросли высотой с небольшие горы, и пассажиры городского транспорта, напоминая альпинистов, карабкались на вершины и скатывались вниз к гостеприимно распахнутым в сугробы дверям автобусов. Давид и герр Миллер двигались черепашьим шагом, Отто смотрел в окно автомобиля с непередаваемым выражением лица немца, впервые попавшего в Сибирь. Ну, Сибирь, не Сибирь, а все же север. Русский север. Давид пытался настроиться на позитивный лад, не воспринимая задержку в дороге как знамение того, что день будет напоминать вчерашний, самый тяжелый день в его жизни. Самый страшный уже был – день, когда погибла Лада. Самый тяжелый – день, когда пришлось докладывать дяде, что Тина домой не вернулась, не звонила и весточки не подала. Бернс раскачивался из стороны в сторону и приговаривал, перемежая жалостные стоны с гневными выкриками:
– Ай-яй, сгубила, сгубила меня проклятая девка! И с кем спуталась! Как я Арташезу в глаза посмотрю? Что скажу? Знал же, что нельзя шлюхе в приличный дом!
Дурак, ой какой дурак!
Давид ничего не говорил, не лез с утешениями и лишь успевал накапывать успокоительное.
– Где же она, золотко, Тиночка? А вдруг надругались над ней? Бог его знает, Арташезова сынка, столько лет прожил у инородцев, может извращенец какой? И лежит она сейчас… – Бернс, видимо, представил, как она лежит, но картинка получилась особая, и он вскипел снова. – Сучка! Пусть бы подохла! Сгубила. Сгуу-бии-лаа…
Оглянувшись на притихшего немца, Давид вернулся мыслями к Тине. Пропала, ни пены, ни пузыря, как сквозь землю провалилась! А ведь они напарники, больше того – друзья, разве с друзьями так поступают? Единственное положительное в этом раскладе было то, что Давиду не приходилось врать дяде, он действительно ничего не знает. Сегодня Роман Израилевич пустил в бой тяжелую артиллерию, съемки должны продолжаться несмотря ни на что! Давиду и герру Миллеру было приказано направиться на киностудию, и арендовать павильон для батальной сцены, на двенадцать назначен очередной кастинг, продолжаются поиски дублерши Тины, и надо всем этим чертов снегопад!
– Der Winter… – обреченно выдохнул герр Миллер.
– Зима, – подтвердил Давид, обрадованный возможностью разговорить молчаливого немца, – а какая в Германии зима, герр Миллер?
– О, der deutsche Winter есть прекрасни, мякий-мякий, снек пушисти, от крыльцо Лотта чистит снек лопаткой, – мечтательно проговорил герр Отто.
– В Россию зима всегда приходит неожиданно. Немного поахаем, руками разведем, вроде "ну надо же", а потом уж за лопатки. Ничего, кончится снегопад, и все придет в норму, – пообещал Давид и подмигнул герру Миллеру.
Немец с интересом взглянул на Давида и высказался:
– Ви ошень менялись молодой шеловек. Зрослый. Есть фрау?
– Нет, фрау нет, – отрицательно мотнул головой юноша.
– Есть короший deutsche фрау, здорови.
– В смысле здоровый? Не больной?
– Здорови, смыслу красиви, – Миллер показал растопыренными пальцами на область груди и меленько засмеялся. Давид поддержал немца, даже спародировал его жест, Миллер остался доволен.
Ну, наконец-то, кое-как добрались до киностудии. В павильоне царила необычная для этого времени тишина – ах, да, снегопад. Бог весть, когда съедутся актеры, и вся съемочная тусовка. День пропал, опять получим нагоняй от Бернса… Давид и Отто отправились в буфет, к их удивлению он работал, и буфетчица приветливо улыбнулась им. Что-то неправильное в нашем бизнесе, подумал Давид, раз народ не стремится на работу, или престиж или оплата, другого не дано.
