лишь кивает, глотая слезы, машина тормозит, а я не могу ее выпустить. Немножко еще. Еще чуть-чуть с ней. Вжимаюсь в нее, даже боль от шипов не такая острая, как та, что в груди. Поворачиваю к себе ее голову почти насильно.
– Кирилл, – не хочет, но я не могу иначе, – я же просила.
– Один поцелуй, малыш. На прощание.
Она хнычет, вжимается в меня сама, отвечает на касание губ, впускает язык, который, зная о долгой разлуке, буквально сходит с ума. Жадно жалю ее, вылизываю изнутри, понимая, что еще немножко, и буду настаивать, чтобы подняться к ней. Но это потом. Она просила время, сейчас ей это действительно нужно. Надавить я всегда успею.
– Все, иди, – отпускаю резко, и она, глотая слезы, почти вываливается из машины. Берет сумку, букет и еле доползает до подъезда. А я называю водителю уже свой адрес и с улыбкой звоню Ольге Петровне. Она отвечает только после шестого гудка, явно уже уставшая, почти дома.
– Рабочий день закончен, Кирилл Сергеевич.
– Как вам Париж?
– Город как город, а что? – она подозрительна, как и обычно.
– Надо подготовить все для открытия там офиса. А то что мы тухнем в Питере. Пора расширять горизонты.
– Таак, это, конечно, прекрасно, но почему вы все-таки спросили, как мне Париж?
– Потому что я не могу открыть бизнес без самого идеального секретаря в мире.
– Вот же вы льстец. Ваша девочка была великолепна. Не просрите, шеф.
– Не просру, Оль. Не просру. Все, после Нового года все обсудим. Отдыхай.
Отключаюсь, откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Надеюсь, все не затянется надолго и уже в феврале Лена снова будет со мной.
Самое ужасное – это ожидание. Особенно когда ждешь неизвестно чего. В таких случаях не помогает ни сестра, которая внезапно стала считать тебя взрослой, ни любимое занятие в городе, в котором мечтала всю жизнь находиться. Не помогает даже подарок на Новый год от того самого, которого прогнала сама. И ведь не прогнала, просто попросила время подумать. Но он, кажется, решил отпустить насовсем, потому что уже два месяца от него ни слуху ни духу. Я потеряла счет тем минутам, когда, кусая губы и ногти, хотела набрать ему сама. Но каждый раз сдерживалась, потому что он должен сам решить, должен сам понять, что для него важнее. Его прошлые страхи и сомнения или настоящее с такой неидеальной мной. Я порывалась несколько раз узнать у сестры, как он там, может, она знала, но снова и снова себя тормозила, потому что теперь не буду навязываться, зная все – не буду. А еще глубоко внутри сидела тупая, как не наточенный нож, обида, потому что он обещал все рассказать, но забыл про это. Или решил, что это не важно, раз вместе мы не будем. И это было страшнее всего. Страшно, что он не позвонит, не напишет, не придет. Что наше временное станет как никогда постоянным.
– Лена, – ударение на последний слог. И меня это дико раздражает, но я все равно улыбаюсь Демиану, который вызвался меня проводить. Он милый, настойчивый, и меня поставили с ним в пару, так что он предложил сблизиться, а я не могу думать о том, чтобы место Кирилла занял кто-то другой. Может быть, через год или лучше пять. Да, за пять лет, я надеюсь, боль станет уже фантомной и не будет так давить на нервные окончания. – Все в порядке?
Мы подходим к подъезду моего таунхауса, который снял для меня Давид. Демиан уже который раз просится ко мне, но я лишь мило его динамлю, снова и снова целуя его в щеку.
– Все просто отлично, но тебе пора.
– Почему? Ты же одна, я один, – как все у него просто. – Мы можем отлично провести время.
В этот момент дверь за спиной резко открывается, а знакомый до дрожи злой голос на идеальном французском произносит:
– Тебе вроде девушка четко сказала, что тебе пора!
Я оборачиваюсь, не веря своим глазам. Хотя бы потому, что Кирилл стоит в одних трусах в не самое теплое время года. А у меня перед глазами та ночь, когда я видела его последний раз. Я еще тогда не уехала, отмечала в Москве с сестрой Новый год, и он встретил меня в костюме Деда Мороза. Тогда сказать я ничего не смогла, даже когда он после всего высадил меня у дома и сказал простое и такое зыбкое: «Увидимся, Лен». Вот и сейчас я словно язык проглотила.
– Ну что ты встала, как статуя, – он спустился в моих розовых тапках с лестницы и потянул меня наверх, а я только оглянулась на Демиана и неловко ему улыбнулась. А уже дома Кирилл раздраженно разматывал мой шарф, снимал с меня шапку, пальто.
– Это тот клоун, с которым тебя в пару поставили?
– Ну да, – говорю спокойно, хотя внутри такое цунами, такая злость поднимается.
– Кажется, я уже ненавижу балет. А нельзя танцевать сольно?
– Ну купи мне личного режиссера и сцену, тогда я буду танцевать одна.
– Надо подумать.
– Да я шучу, – толкаю его, когда наглые пальцы принимаются уже стягивать мой пуловер. – И что вообще ты здесь делаешь! Два месяца даже не объявлялся, вообще не давал о себе знать, а сейчас решил свести меня с ума и поиграть в Отелло?
Он вздыхает, вешая пальто, я не могу сдержать смешок, смотря, как он скидывает мои тапки, которые налезли ему ровно наполовину.
– Мне нужно было время кое-что уладить, – он даже не парится, говорит спокойно, а в глазах такое пламя, что становится жарко. Теперь он еще и на меня наступает. – Я перевел часть бизнеса сюда, так что следующие четыре года можешь спокойно учиться, а я просто буду рядом.
Он все ближе, а я ушам своим не верю. Я все ломала голову, как будет, если мы все-таки решим быть вместе, а он уже все сделал. Он уже рядом, нависает в своей невероятной слюновыделительной мощи. И мне бы, наверное, стоило поиграть в недотрогу, сказать, что я готова подумать и он может идти, но я так сильно соскучилась, что единственное, что дает мне сделать моя гордость – это напомнить:
– Ты обманул меня.
– Было дело.
– Когда пообещал, что все расскажешь.
– Тебе реально хочется слушать нытье о пубертатном периоде подростка, или все-таки снимем твои шмотки, чтобы я скорее мог вылизать тебя досуха?
Я раскрываю глаза шире, поджимаю бедра, сглатывая обильную слюну, и взвешиваю все за
