Илья тоже здесь. Даже Деня пришёл посмотреть на «танцульки» сестры.
— Садись, — приглашает Самойлов, и держит сидение, которое норовит приподняться.
Я кое-как опускаюсь на кресло, и машу на себя принесённым из дома веером. Срок — 29 недель, с небольшим. Врачи предлагают «ложиться», а я не хочу. Они называют подобных мне — «старородящие».
Сами они старики! Я кладу клатч на живот. Он большой, как будто там двойня. Но внутри меня только один человеческий плод. Пол малыша я решила оставить в секрете. И гадаю теперь, как назвать: Виктором, или Викторией.
К тёть Тане я пришла спустя сорок дней. И сказала, как есть! Она помолчала, а после взяла мою руку своими сухими ладонями и тихо прижала к губам:
— Спасибо тебе, моя девочка. Видно, Бог есть, раз так вышло.
Я улыбнулась:
— Мне тоже так кажется.
С тех пор регулярно её навещаю. Она чудно вяжет! И у меня уже горы пинеток, салфеток и шапочек. Хорошо, если будет девчонка. Тогда гардероб у неё будет очень красивым.
Сама же я часто к нему обращаюсь. К Виктору. Говорю с ним, оставшись одна. Например:
— Смотри, какая я круглая стала!
Или:
— Виктор Викторович — звучит как-то странно, тебе не кажется?
Мне кажется, он меня слышит. И охраняет мой сон. Иногда даже чувствую рядом присутствие. И совсем не боюсь! Говорю: «Доброй ночи», и глажу огромный живот.
Дианка в восторге! Дочка мечтает о младшей сестрёнке, которую будет учить, наряжать, словно куклу. Уже практикуется, учится пеленать. Порой подойдёт, когда я сижу на диване. Положит голову мне на колени и слушает, как там малыш у меня в животе.
— Он толкается, мам! — восклицает восторженно, когда младшенький тянет к ней ручки.
Новый год на носу, а кого пригласить, я не знаю. Эльдар обещался заехать. Илья намекает, что хочет зайти. Я, нащупав Эльдарову голову в дальнем ряду, улыбаюсь. Он тоже пришёл! Подружился с Дианкой. Хотя теперь дочка явно к нему охладела. Она грезит, что мы будем вместе с отцом.
Самойлов по правую руку, сидит в своём гаджете. Он ёрзает в кресле и задевает меня.
— Прости, Настюш, не задел? — заботливо щупает руку. Мою.
Я отбираю её:
— Всё нормально.
Сама не пойму, чего мне хочется больше. Чтобы он наконец-то ушёл? Или чтобы держал меня за руку…
Зал гаснет, музыку делают громче. И родители, точно пчелиные ульи, шумят, ожидая детей. На сцену выходят, точнее, плывут, одетые в белые платья принцессы. Среди них моя дочь! Моя Дина. Я восхищаюсь её грациозностью. Немудрено, что поклонников уйма!
Илья, кстати, так и не знает о Гоше. А Гоша, наверное, знает о нём. Потому и сидит на галёрке. И держит букет. Самойлов поставил свой на пол. У него композиция в форме корзины. Маленький скромный букет, где солирует белая роза. Хоть Динка всегда говорит: «Не дари мне цветы», но он постоянно их дарит.
Я наблюдаю за танцем. За тем, как партнёры ведут своих маленьких дам. Красиво, изящно и трепетно! Думаю… Что, если Динка и правда захочет стать фотомоделью. Почему бы и нет? Раньше я думала, эта профессия не для неё. Но теперь вижу, что дочка не ищет мужского внимания. Оно у неё уже есть! И, несмотря на обилие глаз, она постоянно глядит в дальний угол, откуда за ней наблюдает влюблённый Ромео.
Самойлов снимает на камеру. Я делаю несколько фоток на свой допотопный смартфон. Другие родители тоже ведут фотовидео съемку. Все, естественно, думают, что это ребёнок Ильи у меня в животе. Никто ведь не станет рассказывать правду! А правда, она такова, что я собираюсь присвоить фамилию папы своему малышу. Дениска хотел взять мою. Правда, уже передумал…
И к лучшему! А то бы все трое детей были как будто от разных отцов: Харитонов, Кучинский, Самойлова. Жуть!
— Пить хочешь? — бросает Илья, пригибается близко. Так, что я слышу запах парфюма.
Теперь он с бородкой. Как было давно. Ещё до всего. До измены. Ему, правда, очень идёт! Слегка прибавляет годков. Но так он похож на турецкого киноактёра.
— Хочу, — говорю, и беру из его рук бутылку.
Характер стал жутко капризным! Могу разрыдаться внезапно. Могу разозлиться, и даже разбить что-нибудь. Вот и сейчас, наблюдая, как дочка танцует, я чувствую близость непрошеных слёз. Держусь до последнего. Но финальный их танец под музыку Дога «Мой ласковый и нежный зверь», разрушает «плотину». И я вынимаю из клатча платок.
— Что случилось? — шепчет Самойлов.
— Ничего, — отвечаю сквозь слёзы. И беззвучно реву, прижимая ладони к губам.
Самойлов вздыхает. Готовится выйти с букетом. Как и множество прочих отцов. Мне приходится встать, пропустить его к сцене. Выходя, он слегка обнимает меня за плечо. Я чувствую тяжесть ладони и низ живота отзывается жаркой волной.
Ещё один минус — мне хочется трахаться. Жутко! И я мастурбирую, лёжа в постели одна. Был период, когда даже самая малость — касание, взгляд, или внешность мужчины, вызывала внутри такой дикий прилив, что хотелось его изнасиловать. Пару раз, на фоне такой «лихорадки» я едва не сломалась!
Помню, Самойлов пришёл. Весь такой из себя! Притащил ходунки и коляску. Я порывалась спросить: «Уж не сына ли это наследство?». Пока не увидела ценник на ней. Зимний вариант, унисекс. Без акцента на пол.
— Спасибо, — сказала. И пригласила его на обед. Как раз в этот день борщ сварила. И его аромат доносился из кухни.
— Боже! Как же вкусно, — причмокивал бывший, наяривал ложкой бульон.
Он так увлёкся, что перепачкал футболку. А та была светлой. И я предложила её застирать.
— Я сам, — отозвался Самойлов. Удалился в туалет. А оттуда вернулся уже без неё…
Я продолжала усердно надраивать ложки. Хотя те уже были чисты! Но повернуться к нему… Чтобы увидеть широкие плечи, массивные руки и плоский живот… Не могла! Он всегда отличался обилием тёмных волос. И даже спина отражала его волосатость.
— Оденься! — велела я строго.
Он постоял. А затем отыскал на сушилке футболку Дениса. Надел. Та оказалась в обтяг. Сынуля пока уступает по уровню мышц. Но уже догоняет отца…
Стою, наблюдая, как у подножия сцены столпились отцы. В основном! Девочки, все как одна, принимают букеты. Динка подходит последней. Вижу, как дочка испуганно смотрит на тех, кто вручает цветы. О, нет! Там, наверное, Гоша? Этот балбес соизволил столкнуться с Самойловым старшим. Ну, всё! Это точно финал.
Низ живота сводит спазмом. Такое бывало и раньше. Когда мне хотелось в туалет. И теперь я в отчаянии думаю, как бы прорваться сквозь эту толпу в направлении выхода? Ведь, пока они выйдут… А мне невтерпёж!
Вдруг ощущаю, как влага сочится наружу. Неужели, описались? Ужас какой! Хорошо, что я в платье. Но жидкость всё льётся и льётся… И вот! Подо мной на полу возникает постыдная лужица.
«Господи», — думаю я, когда понимаю, что это совсем не моча. Это воды!
— Денис! — обращаюсь я к сыну.
Тот смотрит на сцену. Он, кажется, даже слегка удивлён. Никогда не бывал на концертах сестры. А напрасно!
— А? — отзывается сын.
— Я рожаю, — только и могу произнести, когда боль сокрушающим спазмом сгибает меня пополам.
Илья
Я стою, не желаю толкаться локтями. В толчее из отцов ощущаю себя, как подросток. И скорее спешу сбагрить дочке цветы. Динка подходит. Но тянет руки совсем не ко мне. А к парнишке с простецким букетом. Он улыбается ей, и дочка ему отвечает улыбкой. Подняв глаза, она видит меня. Парень тоже меня замечает! Испуганно щурится, ищет пути к отступлению.
«Зря стараешься», — думаю, — «Я запомнил тебя, недоумок!».
Динка, поняв мой настрой, торопливо бросает:
— Спасибо, — и берёт из моих рук корзину с цветами.
Я слежу за «поклонником», вижу, как он удаляется, спешит раствориться в толпе. Вот гадёныш! И давно он приметил её? И ведь она его знает? Лиса! Видно, они не чужие друг другу. От этой мысли меня прошибает испарина.
Слышу внезапное:
— Мама! — и понимаю, что это кричит моя дочь.
Словно в замедленной съёмке, я веду взглядом вверх, вдоль прохода. И вижу толпу незнакомых людей. Все суетятся, галдят. Мне не видно отсюда, что стало причиной тому. Но я рвусь сквозь толпу! Уже зная. Боясь! И моля, чтобы это была не она…
