В десять Рэй и Мервин были уже у Джонатана Льюэна, владельца небольшой конюшни в одном из юго-восточных пригородов Окланда. Тина осталась дома: ей нужно было принять двух жокеев из Крайстчерча, кроме того, около одиннадцати должен был звонить председатель комитета конного аукциона Брисбейна.
Тэйлор и Льюэн были старыми приятелями: когда-то вместе учились в университете, вместе заседали в советах благотворительных обществ, встречались в клубах. Инициатором предстоявшего разговора был Льюэн. Он собирался купить молодую кобылу Принцессу Ли из знаменитого клана, основоположницей которого была импортированная из Бостона несравненная Спионетта. Нужна была квалифицированная консультация. И лучшего эксперта, чем Тэйлор, сыскать было бы трудно. Льюэн знал, что гонорар Рэя за подобного рода совет составит не менее трехсот долларов, но он шел на это: в случае удачи сделка сулила обернуться устойчивыми, высокими дивидендами.
Рэй представил Джонатану Мервина. После традиционной чашки чая все трое бегло осмотрели конюшни и засели за карточки, которые привез Рэй. «Золотой пасьянс», — думал Мервин, глядя на разложенные на столе подробные записи о семействе Спионетты и стараясь не пропустить ни одной детали из беседы специалистов.
Картотека хранила такие записи, что даже Джонатан несколько раз не удержался и хмыкнул от удивления, добавив: «Любопытно! Весьма любопытно!» Оказывается, многие члены клана были реэкспортированы в Соединенные Штаты, и, как правило, за очень высокие цены. Лошади обладали феноменальным упорством. Жеребец Форт Хаген, участвуя в борьбе за Кубок столетия провинции Отаго, пришел к финишу первым и тут же, сделав несколько шагов, упал. Ветеринар извлек из правого переднего копыта загнанный чьей-то опытной рукой двухдюймовый металлический шип.
Кроме упорства, у всех отпрысков семейства Спионетты было еще два замечательных свойства: неодолимая жажда самоутверждения и невосприимчивость к болезням. Мерин Тимор во время весенних скачек на приз Больших Дубов в Гисборне исподтишка так укусил обошедшую его было лошадь, что она сошла с дистанции. Потомки Спионетты, словно хранимые волшебным заклятием, не знали ни серьезных, ни даже самых легких заболеваний. «На этих ни гроша не заработаешь», — ворчали ветеринары.
Были, однако, у представителей клана и негативные качества: прежде всего их капризы. То они вдруг отказывались от пищи, то не принимали жокеев, то бунтовали против соседей.
После вкусного и сытного обеда в «Пицца Рома» Рэй и Мервин отправились на закрытый ипподром крупнейшего коннозаводчика северо-восточных заливов Оливера Дженкинса. Сам хозяин постоянно жил в Лондоне. Его управляющий Дерек Аристиади показался Мервину славным, простодушным парнем.
— Этот милый простачок, имея три собственных дома и полдюжины лимузинов, преспокойно упрятал вполне еще здоровых родителей в инвалидный дом! — заметил Тэйлор, когда они остались вдвоем. — Будь мои папочка и мамочка у меня на иждивении, я наверняка поступил бы так же. Но ведь я не корчу из себя святого!
В последующие полчаса Мервин понял, что Тэйлор приезжал в конюшни Дженкинса отнюдь не для переговоров с управляющим о покупке перспективных двухлеток. Ему нужно было встретиться с глазу на глаз со знаменитым жокеем Брусом Кейптоном, которого накануне всех крупных состязаний Аристиади держал практически под домашним арестом. Ничего не поделаешь — контракт. И Рэй добился своего. Он и Брус лишь обменялись рукопожатием, перебросились, как показалось Мервину, несколькими ничего не значащими фразами. Но по тому, как весело Тэйлор на обратном пути в город напевал привязавшийся к нему мотивчик, было ясно, что съездили они не зря.
Неожиданно Рэй попросил Мервина остановиться у невзрачной бензозаправочной станции перед въездом в Окланд.
— Но у нас еще больше полбака, — удивился Мервин. — И табличка висит: «Закрыто».
Тэйлор приложил палец к губам, подмигнул, вошел в здание станции через боковую дверь из помещавшейся под навесом ремонтной мастерской. Он отсутствовал минут десять. Потом быстро вышел через ту же дверь, торопливо вскочил в машину, бросил тихо:
— Поехали.
Мервин заметил, что в полутемной мастерской появился сутулый седобородый старик в очках.
— Встречался с Санта-Клаусом? — спросил он Тэйлора минуту спустя.
— Ты никогда не был столь близок к истине! — воскликнул тот. — Через руки этого чудесного деда каждую неделю проходят десятки тысяч!
— Подпольный букмекер? — высказал предположение Мервин.
— Тс-с! — остановил его Тэйлор. — Наша демократия преследует подобного рода шалости более энергично, чем ты думаешь! — Он засмеялся, включил радио. Пел Фрэнк Синатра.
Вечером они опять были в том же ресторане, в том же кабинете. И так же вина сменялись винами, а блюда блюдами. Только теперь у всех был отменный аппетит, и вино пилось, как вода в пустыне. Раза два в кабинет заглядывали какие-то странные личности. Поздоровавшись с Тиной, они почтительно подходили к Тэйлору и с минуту о чем-то шептались. Уходили не прощаясь, внезапно, как и появлялись. Рэй делал какие-то заметки в своей записной книжке. Наконец сообщил, следя за тем, какую реакцию это вызовет:
— За сегодняшний день ты, Мервин, заработал четыреста двадцать долларов!
Мервин недоверчиво покачал головой.
— А вы с Тиной сколько? — наивно спросил он после паузы.
— Мы, конечно, несколько больше, — захлопнув записную книжку, Тэйлор положил ее во внутренний карман пиджака. — Но мы и в деле несколько дольше…
Мервин и раньше бывал на скачках. Но тогда он был лишь сторонним зевакой. Теперь было иначе — он и не ожидал, и представить себе не мог, что его в первое же посещение скачек с новыми друзьями вдруг захватит чувство собственника, владельца, хозяина. Это чувство появилось тогда, когда Рэй после самого начального заезда объявил:
— Поздравляю, наш Цезарь подарил нам девятьсот долларов.
Они сидели на почетных клубных местах — в глубоких, мягких креслах, под тентом, высоко над толпой. На маленьких боковых столиках было тесно от бутылок и закусок. И здесь, как в ресторане, какие-то личности в темных очках и неброской одежде появлялись за их креслами, шептались о чем-то с Рэем, тут же исчезали.
Был теплый, солнечный день, на редкость тихий, почти безветренный. Со своего места Мервин видел весь ипподром. Его поразила пестрота красок: костюмы публики, шапочки и курточки жокеев, лоснящиеся бока лошадей, автомобили на фоне зеленых газонов.
Но вот распахнулись створки стартовых загонов, и лавина четвероногих красавцев вынеслась на дорожку. Трибуны ахнули, загудели и смолкли. Все головы, как у военных во время торжественного марша, повернулись в одну сторону, глаза и бинокли стали ловить своих фаворитов, следить за чужими, выискивать «темных».
