– Только на радость дьяволу может возлежать муж на жене в перспективе киота! Иконы следует закрыть либо исполнять супружеский долг в ином помещении.
– Верно, батюшка. А то взяли моду: тут тебе ноги вверх, тут и красный угол. Любуйся, Господь вседержитель!
– Истинно, – кивнул отец Логгин.
Но Феодосья вдруг задумалась.
– А крест нательный? – спросила она. – Можно ли в нем любы творить? Куда его девать? В пазуху засунуть?
– Снять! – строго сказал батюшка.
Он был сторонником ортодоксальных мер.
– Но ведь без креста животворящего окажутся супруги беззащитными? Сатана легко овладеет ими…
– А для защиты от дьявольских козней супругам надлежит в момент соития читать молитву, – нашелся отец Логгин.
– Какую же, отче? – удивленно спросила Феодосья.
– А хотя бы «Богородица Дева, радуйся!»
– Ой, батюшка, смогу ли я два дела сразу делать? – с сомнением сказала Феодосия. – Как бы не сбиться?
– А коли и собьешься в скокотании, через раз подмахнешься, так невелика беда. Главное, молитву тверди без запинок. Тогда соитие будет не для любострастия, а для деторождения. Не столь сильно оно будет греховно.
– Погоди, отец родной! Но ежели во время етьбы нельзя крест нательный надевать, то как же разрешается молитву читать? Ведь молитва суть священная вещь? Значит, крест в етении – грех, а молитва – не грех?
Отец Логгин прокашлялся. Оправил рясу, выгадывая время для раздумий.
– Икона али ладан освящены в церкви. А промолвленная молитва вовсе не освящена в церкви, али это не понятно? Потому что каждую молитву нельзя взять в руки, окропить святой водой, окурить ладаном.
– Ах, да! – согласилась Феодосья.
– Только мерзкий богохульник станет обнажать телесный уд в присутствии лика Божьего, – ободренный найденным аргументом, возвысил голос батюшка. – Лжедмитрий, пес самозванный, ложился с Маринкой на одр, не вынеся прочь иконы Псковской Божьей Матери.
– Ох, лиходей! – ужаснулась Феодосья. – Спаси и сохрани!
Некоторое время она обдумывала услышанное.
– А как же тогда к киле прикладывать мирро? Вы, батюшка, сами заклинали лечиться не зелейными взварами, а святым мирро? Как его класть на муде, уд и килу?
– В темноте! – твердо произнес отец Логгин.
– А разве Господь не видит в потемках? – живо заинтересовалась Феодосия. – Разве он не разглядит блуд, коли погасить в горнице свечи?
– Конечно, разглядит! – возмущенно воскликнул батюшка. – Что за ересь, что Бог не бдит во мраке? Он Сам отделил тьму от света! Так неужели не увидит, что грех творится в темноте?
– Вот и я думаю, что Господь не хуже кошки впотьмах зрит. Так какой смысл гасить свечу, прикладывая мирро к уду? Может, лучше просто предупредить перед тем Господа, дескать, то, что он сейчас узрит, не насмешка над святыми причиндалами, а врачевание?
Отец Логгин в изнеможении прикрыл глаза. И тоскливо предложил:
– Об сем казусе хотелось бы мне справиться у Иоанна Постника.
– Добро, – согласилась Феодосья. – Справься, отец родной. Отчего не справиться? Одна голова хорошо, а две лучше.
Отец Логгин верил и не верил, что стоящая перед ним сейчас жена суть та же самая Феодосия. И это постное тело, равнодушное к усладам любого толка, суть его, отца Логгина, рук дело. Олей! Был в руках его налитой колос, тугой да масляный, на одне лишь чревоугодные блины годный. Но тщением отца Логгина осыпались зерна на ниву души, оставив пустой жухлую ость тела, не надобного в вечной жизни.
«И телом очистилась, и душой, – констатировал отец Логгин. – Глупостей не речет, вопросов не вопросит, а, как и полагается, принимает все на веру и жаждет одного лишь – возлюбить Господа сильнее всего на свете! Сильнее мужа, отца с матерью, себя и чада своего». Мысль о чадце заинтересовала отца Логгина. Так палач невинно радуется, придумав еще одну богоугодную пытку: выдержит ли раб Божий? Будет ли от пытания сего польза?
– А так ли любишь ты Господа, как любил его Авраам? – глядя на Агеюшку, вопросил отец Логгин.
– Это который же Авраам? – тревожно спросила Феодосья и прижала сына к груди, вдохнув прелепый запах его золотящейся в огне свечей макушки.
Батюшка принялся водить веками и раздувать ноздри.
– Авраам, чья жена Сара родила ему сына…
– Агеюшку? – пугливо пролепетала Феодосья.
– Почти что, – взвыл отец Логгин. – Только звали его Исааком.
– Слава тебе Господи, – прошептала Феодосья, у которой немного отлегло от сердца.
– И когда Исаак подрос, – батюшка вновь вперился в Агейку, – Бог решил испытать его…
– Чадце испытать?! – испуганно спросила Феодосья.
– Да не чадо, а отца его, Авраама.
– А-а… Авраама… Ну что ж, коли надо, и аз за чадо свое жизнь отдам, – согласилась Феодосья.
– Бог явился к Аврааму и сказал: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и принеси его во сожжение на одной из гор…»
– Помню, отче, не надо более… Исаак вопросил отца, где же агнец для сожжения? И Авраам возложил дрова и взял нож… Не надо более, отче…
– Авраам не пожалел для Бога сына единственного своего, столь велика была его вера. А твоя вера столь же сильна?
– Но зачем Ему мое чадце? – испуганно спросила Феодосья.
– Господу не дитя нужно, а ты…
– Так пусть меня возьмет…
– Это было бы слишком легкая жертва… Значит, любовь твоя к Богу не так велика, как ты об том говоришь? Ему в жертву ты принесла шубу с серьгами и решила, что этого достаточно?
Ужас и смятение охватили Феодосью. Сказать сейчас, перед Богом в святых стенах, что готова она отдать Ему сына? А что как заберет, обрадовавшись? Сказать, что не столь сильна ее любовь к Нему, чтобы пожертвовать сыночком? Не разгневается ли тогда Господь и от обиды, за безверие, не покарает ли, разразив громом небесным Агеюшку, наслав на него напасти? О, Господи!
– Кого Господь сильнее всего любит, того Он сильнее всего испытывает, – грозно напомнил отец Логгин. – Он отдал своего сына на смерть на кресте, потому что любит тебя, Феодосья. А ты?.. Отдашь ли ты Ему своего сына?
– Анясь… – пролепетал Агеюшка. – Анясь…
– Отдам… – мертвым голосом произнесла Феодосья.
– Добро, – благосклонно сказал отец Логгин.
Но ретивое в его душе не унималось. Он вдруг вновь встрепенулся:
– Что, терзает тебя еще демон похоти?
– Терзает, отче, – едва слышно призналась Феодосья. – Во сне. Уж аз на постном ложе сплю, под голову вместо взголовья солому кладу, чтоб тело не нежить, молитву читаю трижды за ночь. Но иной раз присонмятся ласки… Грешна, батюшка!
– Во сне истицаешь похотью?! – гневно вскрикнул батюшка. – Так это сам дьявол совокупляется с тобой!
