дочь повадилась каждый вечер гладить мне живот и общаться с “лялечкой”, Варька вздыхала, но молчала, зная, насколько бесполезно вставать мне поперек нерва, а я все ждала, когда же уже выдохну окончательно. И перестану думать, а что было бы, если бы я…
Яблоко кончилось, магазин оказался закрыт, и я со спокойной совестью потопала домой.
Мимо древнего палисадника одного из уцелевших старинных домов с резными наличниками, мимо железного забора, отгораживающего архаичную пожарную часть, мимо небольшой стоянки с машинами разного цвета и калибра. И белые волги тут были, и старые синие москвичи, и современные калины, и даже какой-то черный здоровенный танк с тонированными в хлам стеклами…
Несуразность картинки царапнула мозг, размягченный осенним утром и яблоком, а потому я не сумела сразу достойно среагировать на появление двух высоких плечистых фигур, стремительно двинувшихся в мою сторону.
Только стояла, глупо раскрыв рот и пялясь во все глаза на моих бывших боссов, приближающихся ко мне с такими лицами, что любая бы на моем месте с воем уже бежала, теряя тапки и не оглядываясь.
Я же словно к земле приросла, и в голове было пусто-пусто. Только вгляд не могла оторвать от них, жадно, до слез, впитывая такие знакомые черты. Я по ним, оказывается, дико, до боли в горле, скучала. Так странно было это осознавать в такой ситуации, так нелепо…
Они же явно меня убивать идут. С такими лицами только убивать можно…
А я стою, любуюсь ими, грозными, серьезными…
Гном осунулся. Куда-то делать его вечная живость, легкая округлость щек, довольно лучащиеся глаза. Сейчас передо мной был суровый, невероятно серьезный мужик с грубой щетиной на пол лица и жестким оскалом.
Саня стал еще холоднее, еще невозмутимее. Словно не человек передо мной был, а статуя из льда. И глаза будто инеем присыпало…
Они оба изменились, да так сильно! Так пугающе!
Что произошло с ними? Что случилось за этот месяц?
Я стояла и ждала их, настороженно, словно застигнутая врасплох косуля, тревожно прядающая ушами и не понимающая, с какой стороны шевелится трава. Где хищник?
И, когда они подошли и встали возле меня, сразу запирая своими телами с двух сторон, словно в клетку замыкая, я только покорно подняла подбородок, переводя взгляд с одного на другого.
— Алиса… — неожиданно первым начал Саня, замолчал, а затем, усмехнувшись, продолжил, — или мне звать тебя твоим настоящим именем? Евгения?
— Можно Женя, — тихо сказала я.
— Можно Женя… — эхом повторил Гном, придвинулся еще ближе, словно втирая меня в грудь Сани, — можно, значит, Женя… Заебись. Можно Женя… Заебись…
— Женя, — продолжил спокойно Саня, не обращая внимания на заклинившегося на трех словах Гнома, — привет, Женя. Ты нам рада?
— Привет. Не знаю. — Честно ответила я.
Я вообще решила, что буду теперь отвечать им только честно. Правду. Хватит вранья.
Они же зачем-то приехали сюда? Уж, наверно, не за очередной порцией лжи.
— Не знает, значит… Не знает… — похоже, что Гнома последовательно клинило на всех словах, — не знает…
— Я не буду спрашивать, почему ты убежала, Женя, — все так же спокойно и невозмутимо проговорил Саня, внимательно вглядываясь в мое лицо. — Я спрошу другое…
Я стояла, смотрела на него, ощущала за плечом тяжелое, шумное дыхание едва сдерживающегося Гнома, и до странности была спокойна. Так, словно все уже свершилось, словно мы поговорили и все выяснили, словно… Словно мы были вместе.
То, как они сжимали меня с двух сторон, как смотрели, как дышали, как сильно старались держать себя в руках… Это почему-то казалось невероятно правильным.
И я была на своем месте.
Между ними.
— Где наша дочь, Женя? — задал логичный вопрос Саня, а Гном позади выдохнул и положил мне тяжелую ладонь на плечо.
Мне мгновенно захотелось прислониться к нему, даже, возможно, потереться макушкой о широкую грудь, словно кошка, давно не ощущавшая ласку хозяйской руки. Было в этом желании что-то животное, естественное… Как и всегда у меня с ними.
— Она дома, — просто ответила я, — с Варькой.
— Сука-а-а… — зашипел, словно рассерженный кот, Гном, — сука… Как же ты меня заебала… Как же ты мне нервы вымотала… Я же убить тебя готов, маленькая ты дрянь!
Он все ругался и ругался, судя по всему, выпуская накопленное за все это время напряжение, Саня все смотрел и смотрел… И я не выдержала первой.
Я развернулась к Гному и, потянувшись и привстав на цыпочки, просто прижалась к его губам голодным, долгим поцелуем.
Я понятия не имела, что это было, что мною двигало, как всегда, в их близком присутствии отказывал мозг.
И потому я просто положилась на свой, прекрасно знающий, что ему надо, организм.
Гном тут же заткнулся, словно звук выключили, оторопело с секунуду стоял столбом, позволяя себя целовать и обнимать. И я этой секундой воспользовалась на полную катушку, с невероятным блаженством пробираясь в его рот языком, умирая от кайфа, от, казалось бы забытого, но такого сладкого вкуса…
А потом секунда закончилась, и меня смело ураганом.
Гном зарычал мне в губы, сжал так сильно и жестко, что, казалось, ребра хрустнули, и начал не целовать, нет! Пожирать буквально мои губы, неистово лапая везде, где получалось достать.
А там, где не получалось у него, очень даже получалось у Сани.
Я ощутила, как он прижался ко мне со спины, как по-хозяйски прихыватил меня за задницу и оторвал от земли, как задрал на мне юбку…
Я не знаю, что бы произошло дальше, потому что соображение мгновенно потеряли мы все разом, если бы сбоку не ахнули громко и не запричитали заунывным голосом:
— Ой, че делають… Ой-ой-ой…
Гном оторвался от меня, злобно зыркнул на свидетельницу, благообразную старушку, судя по всему, шедшую из церкви, а затем, тяжело дыша, проговорил:
— В машину пошли, блять, а то нас тут сожгут, к херам, как извращенцев.
Саня, все так же не разворачивая меня к себе лицом, просто перехватил поперек талии и быстро понес в сторону того
