и скалился, словно зверь.
Хазаров, получив от охраны отчет по захвату здания, развернулся к Аминову, уже открывшему глаза:
— Если моя девочка только испугалась, то я тебя оставлю без ног. Если… — тут он замолчал, прикрыл на мгновение глаза, видно пытаясь взять себя под контроль, затем продолжил, — если с ней хоть что-то… То я тебя оставлю без ног, рук и всего остального. Ты будешь все чувствовать, все понимать… Ты будешь жить. Я об этом позабочусь… Но тебе не понравится такая жизнь, Амин…
Он сделал шаг, присел на корточки перед лежащим Аминовым и повторил, страшно и просто:
— Ты будешь хотеть сдохнуть. Каждое мгновение своей долгой, очень долгой жизни.
Аминов захрипел и снова вырубился.
А Каз выругался, грязно и длинно, возмущенно рассказывая, как же ему надоело, что его друзья — такие несдержанные люди.
Ни одного цензурного слова в его речи не проявилось.
— И вот как теперь его выводить из этого? — рявкнул он в итоге, — а если у него память отшибло? Сначала один зверь с пудовыми кулаками, затем второй, еще хуже! Он же обоссался от страха!
Хазар встал, никак не реагируя на слова Каза, и вышел прочь.
Бродяга поднялся и рванул за ним, бегом, все ускоряясь, вниз, по лестнице, к вестибюлю, где они затормозили, потому что в дверях показался возмущенный Ванька. Он брыкался в руках одного из парней, рыча злобно:
— Пусти, я сказал! Отец тебе руку оторвет! Они там, внизу, я знаю! А вы тут булки жмете! Дураки! Анька там переживает! Лялька тоже! А вы тут, этих уродов месите! Потом месить, сначала девочек спасти! Пусти, я знаю, куда идти! Они по той стороне! Третья комната! Я говорил же!
Хазар одним движением бровей отогнал от Ваньки охрану, и мальчишка, сжав зубы злобно, просто рванул мимо к служебному входу.
А Хазар с Бродягой — следом.
Бродяга бежал, четко отслеживая впереди себя черную фигуру Хазара и мелкую, юркую спину Ваньки, и слышал бьющееся в горле сердце. Оно клокотало, мешало дышать, мешало думать. Но, может, это и хорошо, что думать мешало.
Сейчас вообще не место было мыслям о том, что он, своими необдуманными действиями, убил своего котенка. Что ее за эти несколько минут могли просто… Нет! Не думать, не думать!
Бежать!
Внизу никого не было, все двери на запоре, и нужная — тоже.
Бродяга кинулся на нее, словно бык на тореадора, но Хазар, жестко оттолкнув его в одну сторону, и бережно Ваньку — себе за спину, достал пистолет и пару раз пальнул по замку.
Эхо разнеслось по всему полуподвальному помещению, больно даванув по ушам, Хазар ударил ногой по покореженному замку, дверь открылась…
И Бродяга почувствовал, как у него задрожали колени…
Когда внезапно начали стрелять с той стороны двери, я даже не поняла, что это за грохот, вскрикнула, схватилась за живот и упала с кровати, на которой пару минут назад сидела с Аней в обнимку.
Она как раз отошла за водой, потому что жажда душила очень сильно. Наверно, это был результат воздействия той неведомой дряни, которой пропитали тряпки, что приложили мне к лицу.
Кроме этого, очень сильно саднили губы из-за недавнего удара Аминова.
А еще я устала, замерзла и начала впадать в уныние.
Причем, прекрасно осознавала, что делать этого категорически нельзя, что, на самом деле, все очень неплохо, если вообще это слово применимо к моей ситуации.
Ванька сбежал и, зная его, у нас все шансы были на то, что он доберется до отца… И нас спасут.
Вот только время шло, и каждая секунда тянулась вечностью. Тянулась и тянулась…
Мы с Аней сидели, обнявшись, согревая друг друга, и сначала тихонько разговаривали, чтоб отвлечься… Обо всем и ни о чем.
Она рассказывала про своих дедушку и бабушку, которые ее вырастили, я — о маме… Потом мы чуть-чуть плакали, жалея друг друга.
После уверяли опять же друг друга, что все будет хорошо. Аня вспоминала, какой Ванька лазливый и шустрый, а еще упертый, так что, наверно, уже встретился с отцом…
И мы обе понимали, что это неправда.
Потому что, если б Ванька встретился с Хазаром, то здесь уже была бы вся королевская конница.
Но у дверей было тихо, и снаружи, из приоткрытого маленького оконца, не доносилось ни звука.
И, как бы я ни храбрилась, а нет-нет и посещали страшные мысли, что Ванька не добрался. Что его поймали. И, может, даже убили… В эти моменты я спохватывалась и запрещала себе думать про такое, боясь накликать беду.
Но все равно почему-то в голове вертелось, что это все из-за меня. Да это и было из-за меня, чего уж отрицать?
Если бы не я, не было бы тут, внизу, Ани. И Ванька был бы в безопасности… А я… Я — словно мерзкий магнит для бед.
Всем несчастья приношу.
И папе, и Але, и Бродяге моему, и вот теперь — Ане с Ванькой…
Мне становилось все больнее и страшнее, и слезы текли, никак не желая останавливаться.
Аня, заметив, что я раскисаю все больше и больше, принялась тормошить, отвлекать, рассказывать какие-то случаи про работу. И я честно пыталась переключиться, понимая, что ей тоже страшно, жутко, невыносимо. И требуется моя поддержка.
А я… Я как всегда…
— Ничего, Ваня уже точно до Хазара добрался… — в очередной раз сказала Аня, и я спросила почему-то:
— Ань, а ты Хазару про ребенка скажешь?
И тут же замолчала, понимая, что вступила на чужую , опасную территорию, и что не мое это дело, и Аня будет права, если пошлет… Но она вздохнула, погладила себя по животу и ответила:
— Да он сам скоро увидит…
— И… — осторожно продолжила я, — что делать будешь?
— Ничего… — пожала плечами Аня, — жить… Рожать… Растить…
— А… Он?
— А у него своя жизнь.
Аня сказала это таким категоричным тоном, что я не стала продолжать тему. Хотя, на самом деле, думала совершенно по-другому.
Мне Хазар не показался человеком, способным вот так, со стороны, наблюдать за тем,
