– Значит, завтра увидимся, Дэвид. Приятно было познакомиться, мистер Слейдермен.
Он ушел, Джессика поставила чашку и вскочила как ошпаренная.
– Надо бы прогуляться с Улиссом по берегу.
– Не смотри на меня, – ответил Дэвид, – я должен беречь энергию.
– Да я и не собиралась просить тебя. Слейд?
Он предпочел бы некоторое время провести без нее, но покорно встал.
– Конечно. Только надену пиджак.
Побережье было длинным и каменистым. Ветер, дующий с залива, – резким, пропитанным солью. Джессика смеялась, наклоняясь, подбирала какие-то ветки, бросала собаке. Улисс бегал взад-вперед, энергично петляя вокруг, пока хозяйка не подкидывала ему новое развлечение. Справа океанская волна плескалась о камни, вздымаясь водяными брызгами. Слейд смотрел, как Джессика носится в поисках очередной деревяшки. Неужели она не может просто неспешно прогуливаться? Вот опять засмеялась, подняв над головой палку, а собака неуклюже прыгала, пытаясь ее достать. «Не связывайся с нами, пока не узнаешь что-либо стоящее». Слейд вспомнил приказ и сунул руки в карманы. «Следи за женщиной». Он, черт побери, следил за ней, и это давалось ему нелегко. Следи, как солнечный свет блестит на ее волосах. Следи, как пара выцветших джинсов туго обтягивает ее узкие бедра. Наблюдай, как ее губы изгибаются в улыбке… Будь свидетелем, как полицейский Слейдермен пускает под откос все дело, потому что не может отвязаться от мыслей о тощей женщине с глазами цвета бренди.
– О чем вы задумались?
Он резко обернулся. Джессика стояла рядом, пристально всматриваясь в его лицо.
Проклиная себя, он вдруг понял, что с легкостью может разрушить не только свою вымышленную позицию в ее доме, но и впрямь всю операцию, если не примет меры предосторожности.
– Давно не был на побережье, – соврал Слейд.
Джессика прищурилась.
– Нет, дело не в этом, – пробормотала она, – и я никак не пойму, откуда у вас такая таинственность.
Она раздраженно откинула волосы со лба, а ветер, словно играя, сдул их ей прямо в лицо.
– Ну что ж, дело ваше.
Слейд обиженно поднял камешек и кинул его в волны.
– А мне непонятно, что заставляет вас быть столь подозрительной.
– Любопытной, – поправила она, немного удивленная его упреком. – Всего лишь любопытной. Вы интересный человек, Слейд, и, возможно, именно потому, что очень о многом умалчиваете.
– А что вас интересует, моя биография?
– И так легко обижаетесь.
Тут он буквально набросился на нее.
– Не давите на меня, Джесс.
Ей понравилось, что он назвал ее уменьшительным именем – так звал ее только отец. И ей понравилась его ярость тоже. Она пробила первую брешь в его броне.
– А если я не послушаюсь?
– Тогда я дам сдачи, я человек невежливый.
Джессика рассмеялась:
– Да, черт возьми, даже очень невежливый. И что, вы хотите меня оскорбить?
Она пыталась вывести его из себя. И сейчас почему-то не задумывалась, что особенного из этого выйдет. Тоненькая, сильная, с развевающимися от ветра волосами, она стояла прямо перед ним. Глаза у нее были золотые. Нет, так просто ее не проймешь. Она не из тех, кто обижается по пустякам. Слейд решил, что слова требуют доказательств. Уже обнимая ее, он все твердил себе, что это по долгу службы. А ее лицо выражало ожидание и согласие одновременно. И никаких опасений. Проклиная ее, он жадно впился в ее рот.
Поцелуй был таков, каким он его себе представлял. Губы мягкие, ароматные, податливые. Она таяла в его руках, как воск, хотя он грубо терзал этот нежный рот. Можно утонуть в блаженстве этого поцелуя. Шум прилива стучал в виски. Ему даже почудилось, что он стоит в приливной волне, а песок то и дело уходит у него из-под ног. Он прижал ее к себе крепче.
Грудь ее была теперь так близко, искушая и дразня. Дотронься, попробуй! Но вся его сила была вложена в этот поцелуй. Руки Джессики скользнули по его спине вверх, продлевая наслаждение. Голова у него закружилась, и он отшатнулся. С долгим прерывистым вздохом Джессика положила голову на его плечо.
– Я почти задохнулась.
Он все еще обнимал ее. Он хотел разжать руки, но сейчас, когда ее волосы щекотали его щеку, он засомневался, что сможет это сделать. Джессика взглянула на него – она улыбалась.
– Дышать полагается носом, – наставительно объяснил Слейд.
– Но я об этом как-то забыла.
«И я тоже», – подумал он.
– Тогда сделайте глубокий вдох.
И так же крепко, так же смятенно Слейд снова приник к ее губам. На этот раз она уже не была пассивна. Теперь Джессика предъявила свои требования. Губы ее разомкнулись, и ответный поцелуй стал ищущим, и дразнящим, и обещающим. Он застонал, сердце бешено застучало. Джессику охватило неотступное, алчное желание. На свете существовал только он – его руки и губы. И больше ничего было не надо. Еще никогда никто не желал ее с такой силой. И она все чувствовала с ним наравне. Даже когда он был груб, ей это нравилось, и она старалась быть такой же. Возбуждение – нет, это слабо сказано, желание – ничего не выражающее слово. Джессика ощущала безумие, взрыв энергии, который мог быть укрощен только обладанием.
«Держи меня!» – хотелось ей крикнуть, а ее пальцы отчаянно вцепились в его волосы: «Возьми меня! У меня еще никогда так не было, и я не вынесу, если ты меня оставишь!» Она вытянулась струной, изо всех сил прижалась к нему, предлагая и требуя одновременно. Он, конечно, сильнее ее – она чувствовала его бугристые, твердые мышцы, но желание переполняло их одинаково. Ее тело страдало, беззащитное и в то же время могущественное, как никогда.
«О, покажи, на что ты способен, – мысленно заклинала она, отуманенная желанием. – Я так долго ждала, чтобы наконец вкусить настоящей страсти».
Чайка жалобно прокричала над головой, и крик подействовал на Слейда, как ушат ледяной воды. Черт возьми, что он делает? Слейд оттолкнул от себя Джессику. Из-за одного безумного поцелуя он утратил все: чувство долга, достоинство, разум. Черт возьми, впору спросить, что она делает с ним. Вот стоит, смотрит на него: щеки пылают от страсти, глаза потемнели. Влажные губы распухли. Дышит тяжело и прерывисто.
– Слейд! – хрипло сказала она и потянулась к нему.
Слейд грубо перехватил ее руку, прежде чем она успела до него дотронуться.
– Вам лучше уйти.
Теперь его глаза не выражали ничего. Они были снова совершенно непроницаемы. Два черных омута глядели на нее безразлично, будто ничего не происходило, будто взрыв страсти ей привиделся, а были только чайки, море, песок да обычная прогулка с собакой. С минуту она ничего не могла понять. Смятение, поднявшееся в душе, буквально смыло все мысли. Он подвел ее к краю, к той тонкой, еле различимой черте, а потом грубо отшвырнул назад, словно она, Джессика, ничего для него не значит. Жаркий румянец стыда залил ее лицо. За стыдом последовал гнев.
