Коньяк так коньяк, Ире не жалко. Черт ее поймет, эту стерву. То она только шампанское пьет, то оскорбляется. Хоть бы Вадим скорее пришел, что ли, взял бы на себя беседу с любимой мамочкой. Эх, нужно было выходить замуж за сироту — насколько было бы проще.
Налила, как и себе, полрюмочки, протянула гостье. Та оскорбилась:
— Что, полную пожалела? Для матери мужа жалко, да? Лей, не жалей!
Да пожалуйста! Пей на здоровье.
Ира плеснула слишком щедро — на льняной салфетке расплылось янтарное пятно. Нужно будет сразу замочить, иначе потом не отстираешь. Едва поставила рюмку с коньяком на стол, как Паулина резво схватила ее, огласила:
— Будь здорова! — и махом опрокинула в себя коньяк.
Зашлась, хватая воздух ртом. Щедро плеснула в фужер шампанского из стоящей рядом бутылки, запила большими глотками, и лишь тогда перевела дыхание:
— Фу, говно какое! Я же говорила: коньяк — для мужиков! Только козлы такую дрянь пить могут. Приличные женщины должны пить шампанское! И любить мужчин. А ты кого любишь? Пьешь коньяк — значит, лесбиянка. Развелось хрени нетрадиционной. У меня глаз наметанный. Я вас насквозь вижу. А я — натуралка, я мужиков люблю. И горжусь этим. Где они?
Огляделась вмиг осоловевшим взглядом, глянула презрительно на Ирину:
— Где, я тебя спрашиваю?
— Кто? — недоуменно спросила Ирина. Ситуация выходила из-под контроля — со свекрухой явно творилось что-то непонятное. У нее что, от жары мозги расплавились? Слишком быстро ее развезло — рановато для опьянения.
— Кто-кто — раскудахталась, твою мать! Мужики, спрашиваю, где? Я ж тебе сказала — бабами не интересуюсь!
У-уууууу… Хочешь познать истинное лицо свекрови — угости ее коньячком в жару. Как все запущенно. Не передались ли Вадиму дурные гены? Пока что Ира ничего настораживающего не замечала. Но впредь со спиртным нужно быть поаккуратнее.
А свекровь распалялась пуще прежнего:
— Ты на меня не глазей — не про твою честь Паулина Видовская! Облизывайся, сколько хочешь, но меня ты, гнида лесбийская, лизать не будешь!
Ого! Да она впрямь тронулась. И что делать? Санитаров вызывать? Скорей бы Вадим пришел — пусть сам разбирается.
В памяти что-то шевельнулось. Видовская… Паулина Видовская… Когда-то давно она слышала это имя. Кажется, была такая актриса. Или певица, что ли? С ней еще был связан какой-то скандал. Но Ира тогда была еще подростком, подробностей не помнит. Но причем тут Видовская? Или это та же самая Паулина? Ничего себе!
Распоясавшаяся гостья потянулась к бутылке, налила шампанского. Без всяких тостов влила в себя, отрыгнула пузырьки. Ирина только ужаснулась: ну и воспитание!
Именно в эту минуту пришел Вадим. Ира кинулась к нему, как к спасителю:
— Наконец-то! Я тут без тебя не справлюсь.
— О, вот и мальчики! А остальные где? — пьяно лепетала Паулина.
Увидев мать, Вадим изменился в лице. Спросил торопливо:
— Сколько она выпила?
— Я что, считала? Немного. Но намешала: шампанское, коньяк. Плюс жара.
— Чаю, живо! Много и очень крепкого!
А Паулина ухмылялась:
— Ух ты, красавчик какой! Где-то я тебя уже видела…
От отвращения Иру передернуло, и она с облегчением ушла на кухню. Поставила на огонь чайник. Помыла заварник, насухо вытерла. Засыпала крупнолистовой чай.
Паулина Видовская…
Память медленно вытаскивала ассоциации. Что-то связанное с коллективными попойками. Алкоголичка? То-то на нее так подействовало. После первого же фужера шампанского стала вести себя странно. Раньше ведь даже на 'ты' Иру не называла.
Чайник нагревался медленно — слишком много налила воды, отметила про себя Ирина. Ждать придется долго. Но лучше она подождет здесь: глядишь, к тому времени Вадим приведет мамашу-алкоголичку в чувство.
Достала непочатую пачку печенья.
Из гостиной донесся напряженный голос мужа:
— Ира, ты скоро?
Она ответила, не выходя из кухни. Только оглянулась, чтобы лучше было слышно:
— Минут пять еще — вода не закипела.
Нагревшись, чайник начал уютно шуметь. Ира разорвала упаковку с печенья — целлофан громко зашуршал, заглушив голос Вадима:
— Не заходи сюда!
Неспешно приготовила чашки, поставила на поднос сахарницу, печенье, и понесла в комнату.
Хм, свекровь-алкоголичка. Надо же. А с виду и не скажешь. Алкоголизм может передаваться с генами. Придется вести трезвый образ жизни — чтоб Вадиму было меньше соблазнов.
Алкоголичка… Нет, кажется, не в этом была соль скандала. С пьянством тесно связано, но другое. Помнится, в школе только об этом и говорили. Пьянство бы их так не взбудоражило. Что больше всего могло взволновать неокрепшие души подростков? Секс.
Уже входя в комнату, она вспомнила. Секс, вот что. Групповые оргии. Как она могла забыть такое?
Вадим сидел в кресле, боком к кухне. Глаза сладострастно прикрыты, на лице явственно читалось блаженство. Между его ног на коленях стояла Паулина.
Поднос накренился, чашки вместе с сахарницей и печеньем полетели вниз. Сыпалось все это ассорти так долго и с таким шумом, как бывает только в кино при замедленных съемках.
Услышав грохот, Вадим открыл глаза. Скривился, как от боли:
— Уйди! Уйди отсюда, прошу тебя…
***
Ирина замолчала, вновь переживая кошмар.
Земля в иллюминаторе неумолимо приближалась. Вот уже завиднелась посадочная полоса.
— Он мне все рассказал. Я не хотела слушать — было противно. Но он никак не уходил. Терзал на коленях чемодан с вещами, и никак не хотел замолчать. Меня тошнило от подробностей, а он все говорил и говорил. Мне кажется, он рад был возможности наконец-то рассказать кому-то об этом. Объяснял, как он любит мать. И в сыновнем, и в мужском смысле. Оправдывал ее, говорил, что она даже не догадывается ни о чем. Доказывал, что его мать — святая, но страдает алкогольной амнезией. Не ее, мол, вина, что она такая.
— Не знаю, бывает ли такое на самом деле, — продолжала она, торопясь успеть до того, как лайнер коснется земли. — Но даже если это правда, даже если мать ничего не знает, это ведь не оправдывает его. Он же самым подлым образом насилует собственную мать! Это, наверное, еще хуже, чем если бы она все это знала. Представляете, что стало бы с Паулиной, узнай она правду? Мало того, что муж измывался над ней столько лет, так еще и сын пользуется ее болезнью. А это болезнь — я видела, во что она превратилась после первого же глотка шампанского.
На мгновение замолчала, переводя дух.
— Или это ей кара за ее дурость, за то, что втянула ребенка в ужасные игры, оправдывая их заботой о красоте? Неужели не догадывалась, какие чувства разрывали его, когда она терлась о него голой грудью?! Вы только представьте — мать заставляет сына мыть себя, совершенно обнаженную. Сметана — не одежда! Голыми руками ребенок елозил по ее голой груди, по ее голому заду! Чего она ждала от такого воспитания?
