— Например? — спросила она, затаив дыхание.
— Включи воображение.
* * *
Дэвид почувствовал, что соскальзывает в сон. Он снова увидел, как идет по длинному темному переулку, услышал приближающиеся шаги. Чьи-то глаза следили за ним, а может, это глаза дракона. Они светились в ночи, две нефритовые точки из глубины тысячелетий. Дракон с полотен Жасмин. Он должен вернуться к ней. Она единственная, кто все понял. Почему он не может добраться до нее? Почему у переулка нет конца? Разве он всегда был такой длинный, такой узкий? Он услышал приглушенные голоса, потом они стали громче, один голос нестерпимо холодный и пронзительный. Виктория? Она встала перед ним, и что-то сверкнуло в ее руках. Нож? Пистолет?
— Я знаю, что ты сделал, Дэвид. Ты предал меня. Ты запятнал наше имя. Ты нанес удар своей дочери. Ты должен за это заплатить.
Дуло пистолета смотрело прямо в сердце. Выстрел. Он дернулся, чувствуя потрясение, боль. На этот раз он пропал по-настоящему…
— Мистер Хатуэй! Мистер Хатуэй!
Яркий свет ослепил его, он усиленно заморгал. Свет? Тот свет? Тот, который приведет его прямо в рай? Нет, после такой жизни, как его, дорога ему туда заказана.
— Мистер Хатуэй, проснитесь. — Чья-то рука настойчиво трясла его за плечо.
Он открыл глаза, увидел внимательное лицо медсестры, Виктория наняла ее круглосуточной сиделкой.
— С вами все в порядке? — спросила она. — Вы кричали о кровавом убийстве.
— Я в порядке. — Он положил руку на грудь, чувствуя себя так, будто Виктория на самом деле застрелила его. Но никакой раны, ни крови, ни боли. Обыкновенный кошмар. Виктория не знает. Она не может ничего знать. Он ни разу не проговорился, а Жасмин, конечно, хранила их тайну.
Жасмин. Он вспомнил о ней сразу, едва открыл глаза. Должно быть, она уже слышала новость о нападении на него. Она, вероятно, беспокоится.
— Могу ли я что-то сделать для вас, мистер Хатуэй? — спросила медсестра.
— Да, — хрипло ответил он. — Вы не могли бы мне принести содовой из кафе внизу?
— Вот вода, подле вас.
— Мне надоела вода. Принесите кока-колы, пожалуйста.
Дэвиду не хотелось пить, но ему нужно остаться одному на несколько минут, чтобы позвонить Жасмин. Спросить, зачем он пошел в Китайский квартал. С его памятью плоховато, он не мог вспомнить ничего, начиная с Рождества, а оно, по утверждению Пейдж, было месяц назад. Почему мозг отсек события последних нескольких недель?
Что скрывает его память?
— Хорошо, — кивнула сиделка. — Я сейчас принесу. Оставить охранника возле двери?
— Нет, — сердито отказался он. — Со мной все нормально. Идите. И не спешите.
Она сделала, как он просил, и Дэвид остался в благословенном одиночестве. Наконец-то. Он не привык, чтобы рядом кто-то крутился все двадцать четыре часа в сутки, он устал от надоедливого участия медицинской сестры в его жизни. Он хотел домой, вернуться к себе в комнату, разобраться со всем произошедшим.
Он достал телефон, набрал номер Жасмин, надеясь, что она дома. Она всегда твердила ему — не звонить, не приходить, но ему нужно поговорить с ней.
После третьего гудка он услышал ее голос.
— Алло?
— Это я, — сказал он, радуясь, что застал ее.
— Дэвид? — спросила она удивленно. — Как ты?
— Мне сказали, что на меня напали в переулке недалеко от твоего дома. Несколько дней я был в коме.
— Ты ничего не помнишь?
— Если бы я мог. — Повисло молчание. — Зачем я приходил к тебе?
— Ты показал мне дракона, — ответила Жасмин.
— Я купил его на день рождения Элизабет?
— Нет, Дэвид. Это дракон из моего сна. Кто-то принес его в магазин для оценки. Ты показал его мне. Я держала фигурку в руках. — Ее голос дрогнул. — Думаю, он из набора, о котором мы читали. Помнишь, о драконе, насылающем проклятие первой дочери? Я прикоснулась к нему. Я открыла дорогу проклятию, оно может обрушиться на мою собственную дочь, на нашего ребенка.
Его затуманенный лекарствами мозг с трудом следил за ее рассуждениями. Конечно, он знал о том драконе. Столь важном для Жасмин.
— Ты уверена, что дракон тот самый?
— Точно тот. Ты видел его тоже, Дэвид. Мне страшно. Тебя чуть не убили. Теперь я беспокоюсь об Алисе, чем обернется для нее проклятие. Ты должен вспомнить, Дэвид. Ты должен вспомнить, куда ты пошел от меня. Ты не вернулся в магазин. Куда ты мог пойти?
— Не знаю, — медленно проговорил он в ответ на сбивчивую речь Жасмин. — Я сам хотел бы узнать. — Он напрягся, пытаясь вспомнить, но усилия отозвались лишь пульсирующей болью в затылке.
— И кое-что еще. Я сказала Алисе, что ты ее отец.
— Почему? Зачем ты это сделала? — потрясенный до глубины души, спросил он. Они хранили тайну многие годы. И теперь она открылась.
— Твоя дочь узнала об Алисе.
— Пейдж? Невозможно.
— Это правда. Не знаю откуда, но она узнала. Мне пришлось все рассказать Алисе.
Пейдж знает об Алисе и Жасмин? Его сердце оборвалось. Она должна теперь его возненавидеть. Пейдж пока ничего не сказала ему, видимо, щадит после потрясения.
Но когда все вернется к нормальной жизни, она вспомнит, что он предал их с матерью. И не сумеет понять. Он не перенесет, если Пейдж отвернется от него. Она его единственная дочь. Кроме Алисы, конечно, но он совсем не знает ее. И она его не знает. Такой выбор он сделал давно. И сейчас нет пути назад. Если…
— Алиса хочет увидеться со мной?
— Она не уверена. Но она не доставит тебе неприятностей, как и я.
Нет, но все неприятности явятся от Виктории. Никакого сомнения.
— Мне нужно заканчивать, — сказал Дэвид, услышав шаги медсестры за дверью. — Я позвоню тебе уже из дома. — Он повесил трубку, почти желая вернуться в бессознательное состояние, из которого только что вышел. Его дочь и, скорее всего, жена тоже знают о любовнице и его внебрачной дочери. Не лучше ли ему умереть? От этой мысли по спине пробежала дрожь.
Кто-то хотел его смерти.
Кто? Он его знает? Не поэтому ли он не может вспомнить? Или не хочет? Не хочет знать, кто напал на него?
Или еще хуже — человек, напавший на него, ему знаком. Он не единственный, у кого есть секреты.
— Ты какой-то ужасно тихий, — заметила Пейдж, когда они ехали к месту встречи.
— Просто думаю обо всем, — ответил Райли.
— Мои мозги тоже работают без остановки. Слишком много секретов.
— Да, — согласился он.
Но Райли думал сейчас не о секретах, а о Пейдж. Как замечательно они целовались, пока она не напомнила, что пора ехать и у них нет времени перебраться в спальню. А кровать была единственным местом, где бы ему хотелось очутиться.
