– Если я захочу, то очень многое! Очень!
– Делайте, как вам угодно, дружище. Я буду приветствовать любые действия с вашей стороны.
Его непоколебимое спокойствие и почти царственное безразличие к общественному мнению, как обычно, привели Вилли в состояние жуткой злобы и сбили его с толку. Ведь ему следовало сломить организатора парламентской партии, а не любовника своей жены.
– Единственное, о чем я хочу попросить вас, – не теряя выдержки, продолжал Чарлз, – не беспокоить Кэтрин слишком сильно.
– Беспокоить! Да я еле терплю эту бесстыжую потаскуху!
– В таком случае ты, наверное, захочешь один остаться здесь с детьми, а я тем временем съезжу к тете Бен на Рождество, – проговорила Кэтрин с необыкновенным спокойствием, которому она научилась у Чарлза. – Мне не хочется надолго оставлять ее одну. Принимая во внимание все случившееся, я думаю, для детей будет только лучше, если они не застанут нас вместе в таком настроении.
– Делай, как тебе нравится! – выпалил Вилли. – Но больше я не намерен относиться к этому по-прежнему! Для вас обоих будет лучше обратить внимание на мои слова.
Впервые за несколько лет на Рождество повалил снег. Все вокруг было белым-бело. В Лодже стоял пронизывающий до костей холод. Тетушка Бен, укутанная в бесконечные шерстяные шали и платки, дремала у камина. Ей не хотелось праздновать Рождество. Слуги, если хотят, могут повеселиться внизу, под лестницей, но раз детей Кэтрин тут нет, то нет и никакой нужды заниматься всей этой чепухой с рождественским деревом, украшать его зажженными свечами и устраивать веселье, изнуряющее до потери сил.
Тем не менее она выслушала предложение Кэтрин пригласить на ужин мистера Парнелла. Обычно он проводит Рождество в Эйвондейле, но в этом году решил остаться в Англии.
– Наверное, потому, что ему очень нравится английское Рождество? – прищурилась старая дама, сверкнув своими умными глазами. – Боюсь, тебе не удастся обмануть меня, Кэт. Он сам говорил мне, что испытывает лютое отвращение ко всем английским обычаям.
– Это всего лишь поза, которую он использует в политических целях.
– Что ж, тогда я очень рада, что среди нас не будет никаких неприятных расхождений, – сухо отозвалась тетушка Бен. – Конечно, пригласи его. Уверена, я вновь получу огромное удовольствие от его общества. Но даже ради него я не буду сидеть и ждать полуночи. Так что тебе самой придется после десяти развлекать его.
Когда тетушке нравится компания, она охотно сидит до десяти вечера и не выглядит усталой. Кэтрин знала наверняка, что тетушка, как всегда, собирается проявить свой исключительный такт и удалиться со сцены, чтобы дать Кэтрин возможность побыть наедине с любимым человеком. Весьма проницательная в очень многих вещах, как может тетушка Бен не быть проницательной в отношении этой, самой важной для Кэтрин ситуации? Конечно же, она понимала все. Она часто восхищалась красивыми черными глазами Клер и ее нежными золотисто-каштановыми волосами. Она делала вид, будто рада, что ребенок Кэтрин совершенно не похож на ее мужа – человека, недостойного во всех отношениях. Какие бы подозрения и догадки ни обуревали старую даму, она ни в коем случае не давала этого понять. И, видимо, никогда этого не сделает. Она была заодно с ними до самой могилы.
Они ужинали втроем при свечах, и ровно в десять вечера тетушка Бен, сославшись на усталость, вызванную почтенным возрастом, удалилась, оставив племянницу и гостя наедине. За окном не переставая шел снег, но это не мешало веселым песням тех, кто праздновал Рождество в столь поздний час. Кэтрин проследила за тем, чтобы люди получили свой обычный в таких случаях соверен и попросила передать им, чтобы они пели потише, поскольку, хотя это и могло показаться странным в сочельник, некоторым хочется спать.
Внезапно Кэтрин пришла в голову безумная мысль – прогуляться по заснеженной местности. Чарлз охотно нацепил галоши, надел теплое пальто и вышел вместе с ней на улицу.
Снег прекратился, и на небе сверкала яркая луна. Открывшаяся Их взору картина казалась сверхъестественной и даже жутковатой: застывшие от мороза голые деревья отбрасывали остроконечные тени, каменные вазоны вдоль балюстрады были доверху наполнены снежными сугробами. Снег хрустел под ногами. Дорожка была довольно скользкой, поэтому Кэтрин крепко держалась за Чарлза. Мороз пощипывал ее щеки. Она испытывала чувство невероятной радости, ее ум был ясен и чист, легкие жадно вдыхали морозный воздух, напоенный небывалой свежестью.
Вдалеке слышались голоса и чьи-то шаги, значит, навстречу им шли гуляющие. Кэтрин потащила Чарлза за огромный вяз. Чарлз распахнул свое широкое пальто, и они укутались в него. Наслаждаясь теплом, исходящим от их возбужденных тел, они наблюдали за веселящейся компанией проходящих мимо людей. Слуги приоткрыли входную дверь, и на землю падала желтая полоска света. Нестройные поначалу голоса затянули песню:
Слушай песню ангелов-вестников…
С такого расстояния звучащая песня была беспредельно красива, особенно среди парка, белого от снега. Со стороны деревни раздался звон колоколов, возвещающий о наступлении Рождества.
– Ты веришь в Бога? – прошептала Кэтрин.
– Не уверен. Но я верю в судьбу каждого человека. Верю в то, что некоторые люди подразумевают под встречей и любовью, и мне кажется, бесполезно это оспаривать, поскольку это – их судьба.
– Ты говоришь о нас?
Он кивнул.
– А кроме того, я верю и в то, что, родись мы в другое время, мы все равно встретились бы и полюбили друг друга. Просто потому, что какое-то неистребимое влечение привело бы нас в объятия друг друга.
Кэтрин стало холодно, она задрожала. Была такая же ночь, как тогда, когда умер отец. Ей не хотелось говорить о смерти. И все же что-то в его потускневшем лице заставило ее произнести:
– Ты ведь не боишься умереть, правда?
– Правда. Но признаюсь, всегда испытывал ужас при мыслях о смерти. Даже давным-давно, в детстве перед моим мысленным взором постоянно возникали тысячи бесполезных и жестоких смертей в Ирландии. Они преследовали меня, словно призраки. – Он вдруг сухо рассмеялся. – Не так давно я сильно напугал Джона Редмонда[34]. Я себя неважно чувствовал и поэтому пораньше лег спать. В тот раз я остановился в дублинском отеле «Мориссон». Джон зашел ко мне, чтобы обсудить кое-какие пункты нашей кампании. Мы зажгли четыре свечи, но одна вдруг погасла, и я, сам того не осознавая, задул остальные три. Должен сказать, Джона это не на шутку перепугало. Он заявил, что невозможно работать в темноте и что мое лицо, когда он зажег спичку, напоминало лицо покойника.
