Глупо устраивать тематические вечеринки на вечерах свингеров, сказал я тихо.
Все равно все сразу раздеваются, сказал я.
Диего, молча, кивнул. Потом спросил.
А знаешь ли ты, какое сегодня число, сказал он.
Как же, ночь с тридцатого апреля на первое мая, сказал я, глядя на наряд Анны-Марии. Вальпургиева ночь. Весь город танцевал на дискотеках со шлюшками и студентками – чаще всего это одно и то же, – ряженными в ведьм. Да нет, амиго, сказал Диего.
Тридцатого апреля день рождения твоей жены, сказал он, не оборачиваясь.
Только взгляни, сказал он.
Я подошел к ним и посмотрел на Алису с Лидой.
Это было самое красивое, что мне довелось видеть в жизни. В счет не шло даже северное сияние, которым меня пытался поразить отец в детстве, когда мы с ним пересчитывали звезды в зеленоватом небе Заполярья. Белое и черное. Они напомнили мне старую гравюру из моего Лукиана – черный, поджарый, пастух и белая, задастая, римлянка. И его пятерня, нагло распростершаяся на белом мясе подруги. Алиса и лежала, ухватившись за белое мясо Лиды. Я почувствовал… нет, не ревность. Чувство невероятной утраты, невосполнимого пробела. Алиса и Лида вместе составляли божество Платона, идеальное существо. Что бы я не делал, мне никогда не приблизиться к нему – даже если я поселюсь в них обеих. Я чувствовал тоску и томление, как Земля, которая приливными ночами плачет волнами по навсегда вырванной из себя Луне. Фантомная боль, утрата части себя. Вот что проникло в мои поры, когда я глядел на Алиса с Лидой. Я вдруг подумал – а что, если они уйдут от нас, каждая.
Господи, если бы у Алисы был член, сказал вдруг Диего.
Согласись, я их заслужил, обеих, сказал он негромко. Скажем, на все лето, сказал он. Это сделка, сказал он.
Я понял, что он стал бизнесменом намного больше, чем я полагал.
И потом мы в рассчете, спросил я. Ну, разумеется, приятель, сказал он. А если… сказал я. Ох, господин писатель, сказал он. Все-то вам надо вербализировать, сказал он. Недурно для афериста и жулика, сказал я. Он хмыкнул. Если я не получаю обеих, то все рассказываю Алисе, сказал он. Что, сказал я.
Лида брюхата, сказал он.
…Твоя жена не простит этого, ты же знаешь, сказал Диего. Он был прав. Слишком много абортов сделала от меня Алиса, чтобы родить. Мы убили всех наших детей и она утратила способность зачинать.
И никогда не простила бы мне детей от другой женщины.
Откуда ты знаешь, может быть, я хочу уйти к Лиде, сказал я, но это был чересчур явный ложный замах. Диего снова хмыкнул. А ты хочешь, сказал он, лишь обозначив направление удара, который вовсе не требовался. Я молчал. Если бы во мне была арифметическая машина, то шестерни разорвало бы от скорости подсчетов. Хотя, конечно, я обманывал сам себя. Я давно уже все решил. Я хотел остаться с Алисой.
Так было привычнее.
И я – как раз в пятом часу, времени третьей стражи, – промолчал, а он кивнул, уверенный в себе.
Ну и для чего тебе нужна моя жена… на целое лето, сказал я.
Для наркоты, шпионажа, или группового секса, сказал я. Немножечко для того, немножечко для сего, сказал он, передразнивая мою манеру передразнивать местечковый акцент, которого я у него не слышал ни разу в жизни.
Разумеется, я буду трахать твою жену все это время, сказал он.
Но это в качестве бонуса, сказал он.
Знаешь, почетный консул с двумя шикарными бабами это совсем не то, что аферист и жидок паршивый, сказал он. Статус и бабы, все это отвлекает внимание, сказал он. Даже теоретической возможности досмотров и других проблем не возникает, сказал он.
Значит, вот почему ты возил их к морю, сказал я.
Миляга, ваша Молдавия сраная давно уже транзитный пункт наркоты в международном масштабе, сказал он.
Но зато ведь и девушки покатались, сказал он. И потом, что все эти люди здесь, в моем доме, по-твоему, нюхают, сказал он. Безотходное производство: если открыл гостиницу, то хорошо бы и ресторан при ней, сказал он. Ты что, думаешь, я нашел дилеров и кого-то пустил попастись на эту лужайку, сказал он. Если Алиса попадет из-за тебя в тюрьму, я тебя убью, сказал я. Если она узнает что я обрюхатил Лиду, я тоже тебя убью, сказал я. Он кивнул – принял к сведению. После я верну тебе жену, сказал он, обещаю. Вопрос лишь, захочется ли ей. Не говорить ей про нас с Лидой – условие сделки, напомнил я.
А Лида, сказал он.
Я улажу это с ней, сказал я.
Ладно уж, сказал он презрительно.
Я поглядел на Алису – они спали крепко, уснули совсем недавно, это было видно, первая фаза сна, кажется, – и прикинул, стоит ли честно рассказать все. Но Диего знал, что делает. Алиса не простит мне настоящей измены. А я не смогу без нее жить, вдруг понял я, и понял, что чувствует преступник, которого хватают впервые в жизни.
Поздно, поздно, все слишком поздно, протрубили во мне все ведьмы шабаша, и я почувствовал тошноту.
Ну, а что же будет с Лидой дальше, сказал я.
Ты же сказал, что решишь, напомнил он насмешливо.
Я имею в виду ты и она… сказал я.
Вот уж последнее, что меня интересует, сказал он. Можешь подобрать птичку с перебитой ножкой, сказал он. Ты ставишь меня перед тяжелым выбором, сказал я. Дружище, так и мне пришлось Нелегко, сказал он, со свистом выпуская воздух. Он тяжело дышал, и я понял, что он пьян. Тебе бы выспаться, сказал я. Я верну тебе их через три месяца, сказал он. Это будет поездка в горы, на море… целое путешествие с заездами в порты и всякие места… сказал он. Обещаю не вернуться раньше времени, сказал он. Что же, сказал я. Желаю удачно развлечься, сказал я. Он кивнул, совершенно очевидно не желая продолжать разговор.
Я повернулся к двери.
И еще… сказал он.
Насчет Анны-Марии, сказал он, нимало не беспокоясь насчет того, что она была тут.
Присмотри за ней это время, сказал Диего. Я понял, насколько опасной будет поездка. Он предпочитал отдать мне единственную женщину, которую любил – свою сестру – чем взять с собой.
