слишком много шагов, чтобы сосчитать, шаркают, каждый останавливается у входа.
– Ты можешь это сделать, – шепчет она, твердо глядя мне в глаза.
– А что, если я скажу тебе, что боюсь? – выдавливаю я дрожащим шепотом.
Она облизывает губы, ее взгляд скользит по моему плечу:
– Я скажу, что это понятно, ведь ты человек.
Моя рука сжимается, прежде чем я отталкиваю ее.
– Бас, – хриплю я, зная, что он здесь, не глядя.
Одна пара шагов приближается.
– Виктории не помешала бы прогулка, проводи ее?
Ее глаза неуверенно скользят по мне.
Бас делает шаг к нам, но Виктория поворачивает голову в его сторону.
– Прикоснись ко мне, и я раздавлю тебе яйца, – огрызается она, проходит мимо меня, не оглядываясь, и выходит.
Я долго стою лицом к противоположной стене и оборачиваюсь только тогда, когда меня зовут.
С каждой парой встреченных глаз тяжесть ложится на мои плечи до такой степени, что мне приходится сесть.
Я смотрю на Кэптена, который стоит там в своем халате, медленно переводя взгляд с пола на меня, но затем замечаю, с каким напряжением он сжимает аппарат для внутривенного вливания и движется к своей кровати.
Его брови хмурятся, и он становится выше, как будто должен доказать свою силу.
Он не должен.
– Садись, Кэптен. Ты уже давно на ногах.
– Я в порядке, – уверяет он, затем оглядывается. – Хотя мне бы тоже не помешало что-нибудь из одежды.
Я киваю.
– Мейбл принесла для всех нас, – я делаю паузу. – Или для нас троих… – Мои глаза устремляются к Мэддоку, и одно это движение почти раздавливает меня на месте.
Его кулаки сжимаются и разжимаются по бокам, и он не может поддерживать зрительный контакт. Его глубокие, резкие вдохи и выдохи вызывают боль у меня в груди.
– Потому что меня здесь не было, – рычит он, запрокидывая голову. Он бросает на меня быстрый взгляд сверху вниз, но затем зажмуривается и разворачивается на месте. Я смотрю на его спину, когда он поднимает руку, чтобы прикрыть рот.
Он чувствует себя виноватым.
– Ройс, – медленно, почти неуверенно произносит Кэп. – Поможешь мне выбраться?
– Я могу тебе помочь, – бросаюсь я, легкое хрипение в моем голосе выдает панику, вспыхивающую у меня внутри.
Мой взгляд падает на спину Мэддока, и, черт возьми, он опускает голову, поднимает руки и скрещивает их за шеей.
Ройс хватает вещи из сумки Кэптена, а потом идет ко мне.
Он падает передо мной на кровать, его глаза напряжены, губы плотно сжаты.
– Я так зол на тебя, Рэй-Рэй, – шепчет он, качая головой. – Я должен был быть с тобой во время всего этого дерьма. Не Бас, блядь, Бишоп. Я. Кто-то, кто любит тебя, кто-то, кто мог бы поддержать тебя, помочь тебе, черт возьми, я не знаю… – Его голос затихает. – Пошло оно все.
Я наклоняюсь вперед, осторожно касаясь своим лбом его лба, игнорируя жжение от синяков.
– Ты и был, – шепчу я, и его глаза поднимаются на мои, наши лбы все еще соприкасаются. – Если бы ты не вошел в туалет, когда я разговаривала с Мейбл, я бы сломалась. Никто бы не сделал этого в тот момент, кроме тебя. Ты не давил на меня, не задавал никаких вопросов, ты просто был рядом, а это именно то, что мне было нужно.
Он сглатывает.
– Да?
– Да. – Я киваю в ответ.
– Тебе будет больно, если обниму тебя прямо сейчас?
Из меня вырывается смех, и я отрицательно качаю головой, хотя, вероятно, и будет.
Он тоже это знает, поэтому обнимает мягко. Прежде чем отстраниться, он шепчет мне на ухо:
– Поговори с ним, малышка. Если он этого не сделал, когда уходил, то, черт возьми, точно сделал после того разговора.
Я сжимаю его крепче, не желая отпускать, но его пальцы незаметно скользят по моим, и он разжимает их, удерживая контакт взглядом, отступает назад и встает. И только потом поворачивается к Кэптену.
Тот смотрит прямо на меня. Он ободряюще улыбается мне, но чувство вины все равно затуманивает его глаза.
Я медленно качаю головой, и уголок его рта слегка приподнимается.
– Пошли, Кэп. – Ройс кладет руку ему на плечо. – Может быть, я смогу уговорить медсестру протереть влажной губкой меня вместо тебя.
– Ей около пятидесяти, – говорит Кэп.
– Такие дамочки любят меня.
С легким смехом они вдвоем уходят, оставляя Мэддока и меня наедине впервые за несколько недель.
Мэддок
Дверь закрывается с легким щелчком, но звук отскакивает от моих ушей, как сильный удар по жестяной банке.
Я никогда в жизни так сильно не хотел, чтобы мои братья ушли. Но я никогда не хотел, чтобы они были на моей территории, когда не следует, и теперь мы здесь одни.
Моя малышка и я.
Только она больше не моя, или, по крайней мере, так мы должны притворяться, даже сейчас, когда это не что иное, как воздух в ее легких, наполняющий мои. Ее мать приставила пистолет ей к голове, заряженный и взведенный, готовая выстрелить. Я мог потерять ее по-настоящему. Совсем.
Осознание этого заставляет меня понять, что, даже если мне придется стоять в стороне и смотреть, как она влюбляется в моего брата так же, как любит меня, я это вынесу. К счастью, это будет означать, что она все еще здесь, все еще в поле зрения, где я могу ее защитить.
Кэптен, может быть, и силен, но у меня нет никаких сомнений в том, что никто не сможет защитить ее так, как я. Никто.
Я остаюсь, я могу украсть то, что должно быть моим, – ее прикосновение. Я могу коснуться ее руки пальцами, когда прохожу мимо, заявить, что это было случайно, или схватить ее за руку, чтобы привлечь ее внимание.
Все что угодно, лишь бы почувствовать тепло ее кожи на своей, пусть даже всего на секунду и так невинно.
Только это не будет невинно.
Каждый раз я буду желать, чтобы ее неспокойные глаза смотрели на меня не просто так, с потребностью. С желанием.
Она убила свою мать.
Она прогнала Перкинса.
Она сожгла поместье Грейвенов.
Она узнала, что у ее единственной подруги было – есть – больше секретов, чем у нас.
Она узнала, кто изнасиловал ее тогда – моя собственная гребаная кровь.
Семья – это не только общая кровь.
Как раз в тот момент, когда она, вероятно, почувствовала, что все налаживается, Лео и Виенна появляются из ниоткуда, готовые вырвать ее, передать, как грязный приз.
Все из-за меня.
Все это.
