– Из-за этого хлама я и в дом-то зайти не смогла, – говорит Лиззи, нарезая перец себе в салат, – интересно, как она сама-то туда заходит! Хлам у нее даже в душевой кабине.
– Ужасно, но почему-то это поднимает мне настроение, – отвечаю я Лиззи, слегка улыбнувшись.
– Я понимаю, о чем ты. По сравнению с жизнью этой женщины моя кажется такой простой. О, Джен, она просто запуталась. Так бывает иногда со всеми нами. Конечно, излечить ее я не смогу, но начало уже положено. Ее дом оказался для меня самым сложным; но мы полностью его расчистили. И даже за старый чек из продуктового магазина мне пришлось бороться, не говоря уж о гардеробе. Но у нас получилось, и она пообещала, что обратится к психиатру.
– Знаешь, тебе давно пора стать им. У тебя так хорошо это все получается.
Лиззи ковыряет что-то в тарелке.
– Забавно, что ты это сказала. Я подумываю об этом. Если подкоплю, то можно пойти учиться этой же осенью.
– Тебе непременно надо! У тебя дар.
– Ну а что у тебя? Что планируешь на выходные?
– Неделя выдалась не самая лучшая…
– Джен? – Лиззи видит меня насквозь. От нее невозможно ничего скрыть.
Так что я в конечном счете рассказываю ей обо всем, начиная с первой сделки и нашего с Уордом поцелуя, продолжая встречей с его женой, дракой Уорда со Спенсером, известием о том, что Спенсер спал с Мариной и заканчивая моей путаницей в распорядке дня Уорда, стоившей нам сделки.
– Ну ты и поработала!
Я смеюсь.
– Когда я работала с Джереми, все было гораздо проще.
– Почему ты раньше не сказала мне ничего об Уорде?
– Потому что мне стыдно. Как-то не хочется хвастаться поцелуем с женатым мужчиной.
– Спенсер и Уорд подрались из-за тебя! – замечает Лиззи и доливает вина в мой бокал.
– Нет.
– Да. Спенсера раскусить легко. Он оппортунист. А вот Уорд откуда там взялся, он ведь знал, что у тебя свидание? А что было бы, если бы он застукал тебя с тем парнем, Ральфом? Что бы он тогда сделал?
Я думала об этом.
– Не знаю.
– Он тебя ревнует, Джен.
– Ну, надо сказать, такого права я ему не давала, – говорю я. Но в тот момент, когда я увидела глаза Уорда, меня пронзила жалость к нему. Да, мне не все равно. Да, я хочу все исправить. Мне не все равно. Господи, ну почему я такая жалостливая?
– Конечно, Уорд не имеет права тебя ревновать, но все мы люди и не всегда соблюдаем правила. Я уверена, что у него есть чувства к тебе, это ясно. Но… Кто я, чтобы давать советы, я же сама встречалась с женатым мужчиной, – виновато добавляет Лиззи.
– Прошло уже много лет, и ты не знала, что он женат.
– В любом случае будь осторожна. Единственный человек, который может пострадать – это ты.
Я киваю.
– Спасибо. А теперь вернемся к Дэйву.
– Ты влюблена в Уорда, так ведь?
Я встаю и начинаю убирать посуду.
– О, Дженьюэри.
Долгая пауза.
– Что будешь делать?
Хороший вопрос. Он вертится у меня в голове весь день, всплывая в промежутках между мыслями об Айле.
Я ставлю посуду в раковину.
– Я точно знаю, что надо делать.
Я поворачиваюсь к Лиззи.
– Первым делом в понедельник с утра я увольняюсь.
– Тот, кто первым увидит море, получит мороженое, – звучит в моей голове голос бабули. Мы с Айлой в машине, едем к дедушке на выходные. Он позаботится о пюре с сосисками и сдвинет для нас две кровати.
– Только оденьтесь потеплей, Дженьюэри, – предупредил он меня, – здесь адски холодно. Я сплю в шерстяном халате и шапке.
Едва мы выехали из Лондона, мне сразу же стало легче. Сейчас ясное осеннее утро. Очень холодно, но солнечно, и яркий свет поднимает нам настроение. Мы почти не говорим о событиях вчерашнего дня. Мисс Майлз заверила нас с Айлой, что Джемма обязательно извинится. Я вспоминаю бабулю. Она всегда хотела понять, почему задиры так себя ведут. Еще я думаю об Уорде. Интересно, а как к нему относились в школе – его тоже дразнил какой-нибудь там Тоби Браун, у которого дома были свои проблемы? Если Джемма не перестанет обижать Айлу, мисс Майлз должна копнуть глубже. Все эти извинения, отстранение от уроков – это прекрасно, но бесполезно, если, выйдя из-под домашнего ареста, она по-прежнему будет издеваться над Айлой.
Чем дальше мы едем, тем больше Айла успокаивается. Мы купили дедуле огромную коробку шоколадных конфет, и Айла хочет убедиться, что я не забыла соус «регги-регги». Она обожает сосиски с этим соусом.
– «Соус прекрасный, назову его два раза», – поет Айла Спаду с гавайским акцентом. Она совсем другая – это уже не та девочка, какой она была вчера. Сама мысль о поездке к деду ее совершенно преобразила.
Я включаю музыку, и мы с Айлой поем песни Кэти Перри и Тейлор Свифт. Айла рассказывает, что собирается принять участие в школьном конкурсе фотографов. Туда нужно подать серию снимков, объединенных одной общей темой. Участвовать могут все, срок подачи истекает через две недели; победитель будет объявлен перед Рождеством.
Проехав четыре часа, мы сворачиваем с магистрали налево, в сторону пляжа Портпин.
– Я вижу море! – кричит Айла.
Я люблю ехать по этой извилистой дороге и рассматривать море и мыс. В разгар зимы здесь темно и пустынно, никто не бегает по пляжу, не устраивает пикников на песке. Уже почти ноябрь, и я волнуюсь, что дедушке приходится жить совсем одному в огромном холодном доме. Больше всего мне нравится здесь весной, когда по сторонам дороги цветут яркие камелии. Бабушка в это время обычно выращивала в теплице спаржу, морковь, салат-латук, редис и лук-шалот. Айла гудит – мы делаем еще один резкий поворот. Дорога становится все уже и уже, и я молюсь, чтобы навстречу нам никто не попался. Мы поворачиваем налево и проезжаем через зеленые деревянные ворота. Я сигналю, оповещая о нашем прибытии, вижу белый дом, маленькую каменную скамейку на газоне, синеву моря где-то вдали, и мое сердце наполняется радостью.
Я дома.
После обеда, во время которого Айла много раз повторяет песенку про соус «регги-регги», мы с дедушкой, Спадом и Айлой, навьючив на себя теплые джемперы, пальто и шапки, выходим на пляж, чтобы полюбоваться последними лучами закатного солнца. Айла держит Спада на поводке. Они мчатся, и ее голубой берет подпрыгивает на ее волосах.
– Ступни должны быть приклеены в земле, – кричу я, – и не подтаскивай левую ногу!
– Вы такие копуши! – отвечает мне Айла, оглядываясь через плечо, и бежит дальше. Спад трусит рядом.
– Скажите, пожалуйста! – говорит дедушка, держась за мою руку. Пройти от дома по заросшей кустарниками тропинке мы не осмеливаемся, а осторожно пробираемся вниз по крутой прибрежной дорожке, огибающей здание яхт-клуба. Воздух пахнет солью, водорослями и морем. В конце дорожки я помогаю дедуле спуститься на песок. Рядом я вижу небольшую хижинку, в которой в летнее время открывают кафе. Сейчас оно закрыто, но стоит мне лишь зажмуриться, как перед глазами всплывает лицо бабули, когда мы приезжали сюда из Лондона.
