— Дай сигарету.
— Не держу. Как насчет сигары?
Самовлюбленный ублюдок! Если бы не они с Освальдом, он продолжал бы шляться по улицам. Они дали ему все. В том числе положение в обществе.
Она вдруг поняла, что любит его. Да. Любовь — не персиковое мороженое. Любовь — это ревность, собственническое чувство и щемящая боль в сердце.
Он ее больше не хочет. Это так же верно, как то, что Освальд — гомосексуалист.
— Джино, — жестко произнесла она. — Освальд хочет обсудить с тобой одно важное дело. Зайди к нему в кабинет завтра в десять часов утра. Это… очень конфиденциальное дело. Я уведу Синди за покупками.
Он был крайне удивлен. Что еще случилось?
— Конечно, зайду.
— Что ж… Пойду занимать гостей. Ты меня, конечно, извинишь?
Он проводил ее взглядом. По-прежнему сногсшибательна…
В отдалении маячила Синди. Самая красивая на вечеринке.
Почему же он не испытывает к ним ни малейшего влечения? Может, все дело в том, что он слишком рано начал? Имел слишком много женщин и вот наступило пресыщение? Даже мимолетные интрижки приелись. Когда-то любовь была увлекательной игрой. Теперь же — одна морока. Да. Он умирает от скуки.
Может быть, он сам виноват.
Джино чертыхнулся и подумал о Джейке. О том, что он с ним сделает. Однако у парня явно есть шарики в башке. Джино ценит такие вещи.
Он даст Бою хороший урок. И примет обратно.
* * *
— Почему бы нам не поужинать вместе? — в третий раз предложил Генри Муфлин.
Синди склонила набок голову и кокетливо поглядела на него.
— Просто я не хочу, чтобы Джино сделал из тебя отбивную.
— Но это же смешно! — воскликнул Генри. Это был уже не тот сопливый юнец, который тенью ходил за Клементиной Дюк. Ему тридцать один год. Он давно избавился от прыщей и унаследовал от отца немалое состояние.
— Да ты храбрец, Генри! — промурлыкала Синди, наслаждаясь тем, как его взгляд скользит по ложбинке между ее грудями.
— Я вполне с-серьезно, — настаивал он. Несмотря на лечение, у него осталось небольшое заикание. — Я х-хочу пригласить вас на ужин. Только и всего. Что тут плохого, если я пообещаю вести себя паинькой?
Синди вспомнила о спрятанном дома под матрасом отчете нанятого ею частного детектива. «Мистер Сантанджело покинул ночной клуб «Клемми» в своем автомобиле примерно в двенадцать часов десять минут ночи. С ним были двое мужчин: один сидел за рулем. Четвертой оказалась высокая черноволосая дама. Они проследовали…»
— Ну так как же? — не отставал Генри.
— Да, — решительно ответила Синди и сама удивилась собственной храбрости. — Почему бы и нет?
Генри просиял. Жена Джино Сантанджело согласилась поужинать с ним!
Он закажет столик в отеле «Плаза». Цветы. Шампанское. И номер наверху — так, на всякий случай. А еще лучше — заказать угощение прямо в номер.
— В понедельник? — спросил он.
— Во вторник. — Интересно, во что это она собирается влипнуть?
— Превосходно.
Синди захихикала.
— Надеюсь!
* * *
Джино нервно мерил шагами кабинет сенатора. Припомнилась их первая беседа — в этом же кабинете. Тогда он счел Освальда болваном. Ага! Он так же глуп, как лиса!
Джино машинально взял со стола серебряный ножичек для вскрытия конвертов и взвесил на ладони. Наконец появился сенатор.
— Вчерашний прием прошел на все сто! — с наигранной беспечностью похвалил Джино.
Освальд кивнул. У него появились тяжелые мешки под глазами, и он был не расположен к светской болтовне.
— Слушай, Джино. Все, о чем я просил тебя в прошлом, были сущие пустяки.
Джино положил ножичек на место. Ему не понравилось такое начало: и слова сенатора, и то, как он словно сплевывал их через плечо, избегая встретиться с ним взглядом.
— Согласен, — осторожно выговорил он.
— Я часто давал понять, что настанет время для большого… одолжения.
Джино был начеку.
— Насколько большого?
— Очень большого.
Воцарилось молчание. Джино первым нарушил его.
— Говорите.
Сенатор прочистил горло.
— Я хочу, чтобы ты убил человека. Лично.
Бернард Даймс занимал вращающееся кожаное кресло у себя в кабинете, где Кэрри когда-то вытирала пыль. Она обежала комнату быстрым взглядом, отмечая немногочисленные перемены. Серебряные рамки по-прежнему на своих местах; из них смотрят знаменитости. На большом письменном столе — кипа газет, которые никому не дозволяется трогать.
Он крутнулся в кресле, чтобы в упор посмотреть на нее.
— Мне остаться, сэр? — осведомился Роджер.
— Нет-нет. Все в порядке. Я позвоню, если что-нибудь понадобится. — Бернард махнул рукой, отпуская дворецкого. — Садитесь, Кэрри.
Она села туда, куда он показывал, и сложила руки на коленях.
— Мы знакомы, не правда ли? — мягко спросил Бернард.
Она удивленно подняла глаза.
— Да.
— У меня очень хорошая память на лица. Однажды увидев человека, я его уже не забуду. А если вдруг не могу вспомнить, места себе не нахожу. Так где же мы встречались?
— П-прошу прощения?
— Где?
— Здесь, — ответила она.
— Как здесь?
— Да, сэр. Я когда-то работала в вашем доме.
— В самом деле? Когда же?
— О, много лет назад. Я была совсем девчонкой.
Он растерянно вздернул брови.
— Нет, не здесь… Где-то еще.
— Я работала в вашем доме.
Он все еще сомневался.
— Мистер Даймс. Это было в двадцать шестом году. Мне пришлось оставить службу… по семейным обстоятельствам.
Он нахмурился.
— Да-да, — разволновалась Кэрри. — Неужели не помните? Я познакомилась с вами в итальянском ресторане. Хозяин представил меня вам, и вы приняли меня на работу. Вы должны вспомнить!
Он вспомнил худенькую девчушку, совсем не похожую на сидевшую перед ним молодую женщину. У этой женщины были гладко зачесаны и заплетены волосы, она была не накрашена и бедненько одета, но Бернард Даймс не зря проработал двадцать три года театральным продюсером: он знал толк в женской красоте.
— Значит, за столько лет вы так и не нашли ничего лучшего?
Кэрри изучала рисунок на ковре.
— Должно быть, так.
— В чем дело, Кэрри? У вас нет честолюбия?
Она удивленно взглянула на него. Он обращался с ней, как с человеком.
— У меня есть честолюбие, — ответила она, — но не так-то легко найти работу.
Бернард сказал:
— Должно быть, вы правы. Но вы очень красивая девушка и достойны лучшей участи.
Кэрри пожала плечами.
