— Робин, конечно, сегодня в театр мы пошли вместе, но я никогда не говорила, что нас объединяет что-то помимо дружбы. Ты не можешь винить меня за…
— За что?
— Ну, например, за то, что… если ты чувствуешь себя униженным. Просто хочу сказать, что мне очень жаль.
— Спасибо тебе большое, но в извинениях нет никакой необходимости. — Он издал некое подобие стона. — Черт возьми, Джоан, ведь, когда мы встретили его в театре, он, как мне показалось, тебе даже не нравился, а теперь ты собираешься за него замуж? Как это могло произойти?
— Думаю, это случилось, когда я поняла, что он чувствует то же самое по отношению ко мне.
— И что же это был за чудесный момент? — с раздражением спросил Робин, соединяя подушечки пальцев и хлопая ими, как доведенный до бешенства директор школы.
— Ты не видел его в ток-шоу по телевизору? — спросила я.
— Нет, — устало ответил он, — говори по существу.
Хлоп, хлоп — шлепали пальцы. Я во всех деталях пересказала разговор о замечательном школьном преподавателе из Чизвика.
— Джоан.
— Да, Робин.
— Бедная Джоан.
— Да, Робин?
— В Чизвике живет не один замечательный школьный учитель.
Странно, однако любопытно.
Он вздохнул очень глубоко, от всего сердца.
— Мне не следовало бы говорить тебе, но он… — Робин кивнул в сторону стопки книг на столе. — …Верил в абсолютную правду. Поэтому я скажу. — Он с грустью посмотрел на меня. — Есть еще… я.
Все ясно.
— Да, Робин, — осторожно начала я, — но я тебя не люблю.
Он мрачно усмехнулся:
— Знаю.
— Послушай, — я старалась говорить как можно более доброжелательно и спокойно, — я люблю Финбара Флинна, а он любит меня. Мы собираемся пожениться… — Я решила немного приукрасить правду, чтобы мои слова прозвучали более убедительно. — И дело в том, что со Дня святого Валентина мы любовники…
— О нет, — сказал Робин, — дело как раз в этом.
— Прости?
Тишину нарушало только шипение газа.
— Вы с Финбаром не любовники. Финбар и я, мы — любовники. Вам с Финбаром только предстоит, как выразился бы Лоуренс, пережить неистовые страсти любви…
Ш-ш, ш-ш — шумел газ.
Мы сидели напротив друг друга, и, насколько я помню, я размышляла о том, что же произошло с верностью, и пришла к выводу, что она осталась в прошлом веке. И естественно — разве могло быть иначе? — едва я об этом подумала, зазвенел звонок.
Робин поднялся. Я ожидала, что он по меньшей мере встанет на голову и сделает двойное сальто, но нет — он просто вышел, достаточно спокойно, из комнаты и направился к входной двери.
Я слышала стук каблуков в коридоре.
Я слышала скрежет дверного замка.
Я слышала скрип открывающейся двери.
Почувствовала дуновение ветра по полу. И услышала знакомый бархатный голос:
— Мой дорогой Роб, я не мог не прийти. Раздался шорох шагов, шелест одежды, щелкнул замок… и стук двух пар каблуков приближался к комнате.
Я мечтала стать невидимой. Но Семела над моей головой лишь рассмеялась и отказалась помогать.
Они вошли вместе. Сначала Робин, за ним Финбар. Робин посмотрел на меня, а потом вынужден был отвернуться — длинные пальцы Финбара обвили его шею, он заключил Робина в объятия.
«Что происходит? — задавала я себе вопрос. — Какая-то репетиция?» Если это так, то скоро состоится премьера, потому что с моей точки зрения играли они идеально. Но почему язык моего новоиспеченного жениха так глубоко во рту у Робина?
Я кашлянула — это показалось мне наиболее приемлемым, — и Финбар прекратил свои дентальные исследования. Но так и не оглянулся. Его чувства в этот момент были мне хорошо знакомы: ты думаешь, что стоит тебе не заметить чего-то, и оно исчезнет.
— Боюсь, — тихо обратился Робин к Финбару, — ты только что проиллюстрировал мой рассказ, прерванный на середине.
И тогда дуайен привлекательности повернулся и затравленно посмотрел на меня темными глазами. Один раз, чтобы быть уверенным, он моргнул, а потом произнес: «О Господи!» — настолько громко и трагично, что это на тот момент могло бы считаться его лучшей ролью.
«Ах ты, педик, свободный от предрассудков», — подумала я.
И спасаясь из безвыходной ситуации, потеряла сознание.
Они усадили меня в кровать Робина, закутали в одеяло и вложили в руку чашку с «Боврил»[33].
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — устало сказала я. — Просто замечательно. Сейчас быстро выпью чай и отправлюсь в «Палас».
Кто-то, по-моему Робин, положил ладонь мне на лоб.
— Это не бред, — кисло заметила я.
Мне хватило доли секунды, чтобы прийти в себя. Я — в одеяле, с горячей чашкой, с одной стороны от меня расположился кельт с угрюмым выражением лица, а с другой — ангел с прекрасным ликом. Неплохая современная пародия на триптих Беллини под названием «Мадонна с чашкой бульона и два грешника».
— Как ты мог? — Я взглянула на Финбара, который смотрел на меня с беспокойством, вполне уместным в данный момент.
— А почему нет? — Он пожал плечами. Беспокойство сменилось открытым, крайне привлекательным озорством.
Я хотела выплеснуть на него бульон, но вдруг обессилела от страстного желания.
— Послушай, — продолжал он, — меня нельзя назвать респектабельным человеком. И я никогда не считал себя респектабельным. Я не могу вести себя, как простой бухгалтер, да ты бы никогда и не заинтересовалась мной, если бы я им был. — Пока я пыталась разобраться с логикой этого потрясающего заявления, он продолжал: — Ты больше, чем кто-либо, должна понимать это.
— Почему?
Он очень ласково прикоснулся к моему лицу.
— Потому, моя дорогая малышка, что ты сама крайне эксцентрична.
Я была вынуждена задать неизбежный вопрос, хотя была уверена, что заранее знаю ответ:
— Почему ты сделал мне предложение?
— Мне это показалось правильным. Я ничего не планировал… И не собирался в этот вечер совершать настолько серьезный поступок, просто так получилось.
— Хотел пустить пыль в глаза тому киношнику? В твоей жизни должна была присутствовать женщина?
— Герань, — сказал Финбар, — в моей жизни была женщина. Ты.
— У тебя был еще и он. — Я махнула чашкой в сторону Робина: тот был не только подавлен, но и переживал сильное похмелье. Откровенно говоря, я считала, что его мучения вполне заслуженные.
Робин тихо произнес:
— Если бы ты согласилась выслушать меня, когда я вернулся из Канады, этого могло бы не случиться.
К тому моменту я уже допила бульон. В противном случае я поступила бы так, как собиралась с Финбаром (хотя с большим трудом сдержалась).
