Робин тихо произнес:
— Если бы ты согласилась выслушать меня, когда я вернулся из Канады, этого могло бы не случиться.
К тому моменту я уже допила бульон. В противном случае я поступила бы так, как собиралась с Финбаром (хотя с большим трудом сдержалась).
— Признаю, — сказал Финбар, — что ты была полезна при заключении именно этой сделки. Но уверяю тебя, мое влечение было вызвано не только необходимостью. Встретив вас обоих в «Олдуиче», я разрывался от отчаяния. Я хотел каждого из вас.
Я закрыла глаза, но быстро открыла их снова. Реальность, пусть даже такая, устраивала меня больше, чем воображение, которое рисовало мне картины, где мы втроем общаемся, как это назвала бы одна из похотливых газетенок, в интимной манере…
— А как же ты, Робин? — спросила я. — Не возражал?
— Постепенно привыкаешь делиться, — ответил он. — Тот парень в Канаде был женат.
На крошечную долю микрочастицы миллисекунды я задумалась: «Черт, может, что-то и выйдет…»
— Твоя проблема в том, — сказал Финбар, — что ты недооцениваешь свою привлекательность.
К черту микрочастицу!
Его слова напомнили мне о Хелен Герли Браун, которую Господь уберег от Нью-Йорка, и ее фразе: в каждой девушке есть что-то, пусть даже это всего лишь гладкая кожа на локтях…
— Ты симпатичная, умная, с характером…
— Спасибо, — сказала я. Ведь он только что наградил меня всеми качествами породистой собаки.
— Знаешь, неплохой мог бы получиться брак. Нам было бы весело вместе.
— Да, — согласилась я, — всем троим.
У Финбара хватило учтивости поморщиться от этой мысли. Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Я думала, что задрожу, но по вполне понятной причине этого не произошло.
— А теперь, Робин, — попросила я, — не обижай его.
Финбар снова сел — казалось, мои слова задели его. Сейчас я могла вполне спокойно, даже с некоторым сожалением, смотреть на это привлекательное лицо. Ко мне снова начали возвращаться силы, и я почувствовала уверенность большую, чем у них двоих вместе взятых. Как я уже говорила, в сущности, я добрый человек.
Я натянула на себя одеяло, выпрямила спину.
— Послушайте, — сказала я, — все в порядке. Это правда. Я не намерена комментировать эту ситуацию. И даже не против… — Я перевела взгляд с одного грешника на другого, удивительно, какое сильное превосходство я ощущала. — …Притворяться какое-то время. Кроме одного. — Я ткнула Финбара пальцем в грудь. — В Техас я не поеду. Не хочу туда ехать. Это единственное исключение, а так я готова участвовать в рекламной кампании любого рода.
Финбар смотрел на меня, и его лицо сияло. Наверное, если бы мы добрались до алтаря, я бы выглядела именно так.
Робин спросил:
— Ты не хочешь еще «Боврил»? — Эта фраза идеально ему подходила.
— Почему «Боврил»? — спросила я. — Не чай, не кофе?
— Потому что, — объяснил он, встав и забирая у меня чашку, — так лучше для тебя.
С учетом эмоционального потрясения, которое я только что пережила, слова Робина показались мне чрезвычайно забавными.
Мы с Финбаром вдвоем затряслись от смеха, я чувствовала это через одеяло.
— О, спасибо, что ты так беспокоишься о моем здоровье. Пожалуй, я выпью еще.
Убедившись, что он скрылся за дверью и зазвенел посудой на кухне, мы с Финбаром, заткнув рты одеялом, стали давиться от смеха, не в силах успокоиться.
— Он станет лучшей женой, чем я, — предположила я.
— Не уверен… — Финбар вытер глаза. — О, Герань, я действительно люблю тебя. Правда. Люблю по-своему.
Я подумала о том проклятом столе в патио, свечах и его монологе и поняла, что с тех пор по-настоящему так и не протрезвела. Но это произошло сейчас. И очень хорошо.
Я вышла из квартиры Робина примерно в шесть утра. Шел снег.
— Мы должны взять тебе такси, — хором сказали они.
— Не нужно, — отказалась я. — Мне так нравится. И в любом случае я неуязвима.
Я шла пешком, и мир снова казался мне прекрасным. Несколько близлежащих домов пробуждались ото сна, а впереди по Хай-роуд время от времени проезжали машины.
В конце улицы я оглянулась и помахала рукой.
Они все еще стояли на дорожке, держась за руки, — два человека на чистом снегу.
«Ах, как мило», — подумала я.
Вспомнила про два горшка с геранью, которые вынесла в патио, и подумала, что они пережили серьезное потрясение: сначала духовка, потом мороз.
Немного похоже на жизнь.
А потом я расплакалась.
Я плакала, плакала и плакала всю дорогу домой, наслаждаясь каждым мгновением. Но, свернув на свою улицу, почувствовала себя гораздо лучше и стала очень похожа на ту женщину, которой была когда-то — еще до Джека, — и от этого, проходя по дорожке к дому, заулыбалась. С одной стороны участка — ровные линии забора Монтгомери, с другой — пышный платан Дарреллов, а в середине доверчиво покачивается моя маленькая жимолость, присыпанная сахарной пудрой из настоящих снежинок.
Неторопливо, приминая свежевыпавший снег, я подошла к входной двери. Дом с укором смотрел на меня. Он словно говорил: «Что-то ты не торопилась вернуться!»
Я не стала просить прощения, но, оказавшись внутри, немного покружилась в холле, чтобы продемонстрировать, что все в порядке. Возможно, верности и нет, зато я существую.
Я вышла в патио и спасла два цветка герани. Для меня их всегда будут звать Финбар и Робин.
А потом поднялась по лестнице в спальню.
Выбрала мою любимую книгу — это был «Ветер перемен» — и перед тем, как забраться под одеяло, сказала: «Привет, старый друг!»
И с благодарностью вспомнила старого доброго Элиота. Зима, вне всякого сомнения, согрела меня.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Джи-стринг — лента, спускающаяся с талии; единственная одежда, остающаяся на исполнительнице стриптиза в конце представления.
