В отделении недоношенных мне стало жутко. Несмотря на множество звуков — шума приборов, писка новорождённых, негромкого голоса взрослых, — здесь было тихо. Пока переодевались в новые халаты, бахилы и нелепые шапочки на голову, было ещё ничего, но стоило зайти в помещение со всеми этими кроватками и огромными стеклянными кувезами, меня дрожь взяла. На детей старался не смотреть, я вообще глаз от пола отрывать не хотел, шёл вслед за отцовской спиной и молился каким-то Богам неизвестно о чём. Медсестра о чём-то негромко повествовала отцу, рассказывая про работу внутренних органов, систем, про газы крови и прочие анализы. Кажется, всё было в норме.
Последнее время мама часто шутила, что скоро рожать, даже в мой приезд она дала себе шуточный срок в две недели, хотя, безусловно, оставалось больше. Я тоже шутил, что давно пора. Вот и дошутились.
Отец неожиданно остановился, из-за чего я, поглощённый своими мыслями, чуть не врезался ему в спину, успев вовремя затормозить. Мы стояли перед высокой конструкцией, больше похожей на тележку из супермаркета, чем на детскую кроватку. Из-за отцовской спины было плохо видно, но я неосознанно вытянул шею вперёд. Там лежал ребёнок, вернее я пока что видел лишь свёрток, закутанный в тугой кокон. Медсестра что-то продолжала говорить папе, а я всё сильнее напрягал шею, одновременно боясь и горячо желая узреть содержимое белой пелёнки.
Когда женщина закончила свой рассказ, она с лёгкостью подхватила обитателя кроватки и переложила его на руки папе. Я затаил дыхание, опасаясь того, что что-то может пойти не так. Вдруг он развалится? Кто знает этих младенцев? Постепенно страх во мне стал вытесняться жгучим любопытством. Отец словно весь сжался, принимая на себя новый груз ответственности, а мне до ужаса захотелось увидеть его лицо, но я стоял за ним, дожидаясь своего часа.
— Привет, парень, — с хрипотцой в голосе проговорил родитель. И я понял, что он очень взволнован.
Отчего-то показалось, что я здесь лишний, стало как-то резко грустно и одиноко, и я подумал, что, наверное, зря я сюда приехал, даже полшага назад бессознательно сделал, видимо, не желая вмешиваться в чужие отношения. Но папа, почувствовав движения за спиной, обернулся на меня и, переведя взгляд от своего новорождённого сына, заглянул мне в лицо.
Я засмущался. Внутри всё обожгло чувством детского стыда за свои собственные мысли, такие нелепые и такие наивные. Ещё подумалось смешное, а вдруг папа догадается.
Новоявленный отец ободряюще улыбнулся мне, подобно маме одним взглядом обещая, что всё будет хорошо. Ох, не зря они столько лет прожили вместе.
— Знакомься, — кивнул он мне, и я опустил свои глаза ниже.
Ребёнок не спал, но лежал на удивление смирно и неподвижно. Хотя память упорно подсовывала мне образ вечно ёрзающих близняшек. Правда, в моей памяти они были значительно больше и старше. Маленький, красный, сморщенный. Тёмный серьёзный взгляд, будто что-то понимающий, слегка приоткрытый рот. И губы, такие маленькие… поразившие меня больше всего.
— Привет, Александрович, — выдавил я из себя.
— Никита, — пояснил отец.
— Почему? — спросил и подумал, что какой-то наивный вопрос вышел.
— Победитель, — кратко и лаконично поясняют мне, так если бы я что-то понимал в происходящем.
— У нас уже есть одна победа, — напоминаю я про Вику.
— Будем считать, что вы у меня все такие. Победили под защитой двух Сашек, — с гордым видом заявляет он.
На что мне остаётся только пожать плечами, очень хочется спрятать руки в карманы джинсов, но накинутый сверху халат лишает меня такой возможности. Мне вообще настолько неловко, что я реально начинаю париться о том, как правильно сейчас встать.
-Хочешь подержать? — неожиданно огорошивает меня отец. А я как дурак только и могу ртом двигать, вверх-вниз. Потом, правда, собрался и судорожно затряс головой.
Спрашивается, чего испугался? Вроде не первый младенец в моей жизни. Я четверых на своём веку пережил. Вику с Кристинкой так вообще вполне в осознанном возрасте.
Папа лишь усмехается.
— Что, Никитка? — подмигивает он детёнышу. — А брат-то у тебя паникёр как оказывается.
— Ничего не паникёр, — недовольно бурчу я.
Представляю себе, какое у него теперь мнение обо мне сложится… Нет, стоп! Он же ещё ничего не понимает, не факт что вообще видит и слышит. Какое мнение?! Ну они же что-то там чувствуют… Меня опять охватывает нелепая паника, и я не нахожу ничего лучшего, чем схватиться за голову, а там эта грёбанная шапочка, и даже до волос не добраться. Ну что за… невезуха!
Родитель с интересом наблюдает за мной, сдерживая свои ухмылку и комментарии, хотя ему хочется, я же вижу. При этом, не забывая мерно покачивать мелкого на своих руках. Значит уже мелкого? Не ребёнок, не младенец, не личинка… эх.
— Давай, — страдальчески сдаюсь я, нелепо выставляя руки перед собой. Папа не улыбается, лишь понимающе кивает.
Подходит ко мне и начинает перекладывать свою ношу мне в руки, помогая правильно сложить их.
— Головку придерживай, — мягко напоминает мне.
— Помню, — до последнего сопротивляюсь я.
И тут он отходит в сторону, а до меня доходит, что именно лежит у меня в руках. Он лёгкий, он очень лёгкий… настолько, что у меня моментально начинает ломить руки от страха, а вдруг я уроню его? Или же неправильно дыхну на? Посмотрю? Божеее… Но ничего не происходит. Ребёнок… ладно, Никита, внимательно разглядывает меня, или мне так только кажется? Я смотрю в его тёмные глаза и тону, тону в собственных чувствах и неясном мне приступе нежности, ностальгии и фиг ещё знает чём.
— Привет, — вырывается само по себе. И до ужаса хрипло, ещё хуже, чем у отца.
— Знакомься, это Стас — твой старший брат, — тихо говорит отец у меня под боком. — Он клёвый, хоть местами и бестолковый. Но я уверен, что он тебе понравится.
Ну вот опять… Что он там обо мне думать-то будет.
— Я тебя в футбол играть научу, — уверенно заявляю я, пока папа не сморозил очередную глупость. Затем судорожно вспоминаю, что же ещё такого я умею делать… — И машину водить.
И снова нелепая мысль, что отец этому всему и без меня сможет его научить. Меня же научил. То ли дело Дамир со своей борьбой, или Рома с игрой на барабанах и графическим дизайном, или наш Кир с любовью ко всему миру и шириной плеч с хорошего качка.
— А ещё он тебя будет очень любить и оберегать от всех бед, — мягком подсказывает отец, а я заливаюсь краской.
— И это тоже…
Мы стоим всего ничего, а у меня уже руки онемели. Папа осторожно проводит пальцем по крохотному носу Никиты.
— На маму похож.
И я с силой вглядываюсь в это маленькое сморщенной личико. Если честно, то мама однозначно посимпатичней будет.
— Ну не знаю…
— Похож-похож. Глаза, нос…
— У нас у всех глаза одинаковые, — зачем-то спорю я.
— Ну не скажи…
Папа проводит ещё раз по его личику, и Никита очень забавно морщится. Ну, хоть рефлексы у человека в норме.
— Забавно, — сам себе под нос шепчет он.
— Что именно?
Но отец не спешит с ответом. Поэтому зову его:
— Пап…
Он как-то печально улыбается, отчего мне становится не по себе.
— Мои первый и последний сыновья. Кто бы мог подумать, что в жизни всё выйдет именно так…
Почти всю ночь мы просидели под дверями реанимации. Отписались и отзвонились домой. Дамир с прилетевшим Ромой каким-то чудом умудрились отослать бабушек по домам. Поделились первыми фотографиями брата. Всё-таки брата… На что Рома прислал философское замечание: «А чего он такой страшненький? Погладить забыли?».
Мама пришла в себя уже под утро. Мы с отцом здорово так встрепенулись, даже на ноги подскочили, когда врач, вышедший из реанимационного отделения сообщил нам об этом. Вот так оно и бывает. Ты сидишь часами и чего-то ждёшь… а потом в итоге оказываешься совершенно к этому не готов. Я и облегчение толком-то не ощутил, настолько у меня нервы натянулись. Папа тоже выглядел немногим лучше. Заросший щетиной и с растрёпанной шевелюрой он смотрел на доктора с ошарашенным видом, и на автомате кивал головой.
