— Знаю, что не ангел! — так и не дождавшись ответа, продолжает он. — Но и в то, что ты разлюбила не мог поверить. Ещё Горский со своими шутками дебильными: ты, Амиров, когда узнаешь сколько у тебя детей по миру бегает, тогда Кшинскую и поймешь. Каких детей, Рин? Откуда?
Его ворчание начинает раздражать: неужели не понимает, что снова всё разрушает!
— Ну что ты молчишь, мелкая? Скажи хоть что-нибудь...
— В тот вечер, — начинаю неумело подбирать слова, — когда Макеев увёз меня за город, а ты прислал смс, я бросила всё и поехала к тебе. Но на пороге меня встретила Ксюша. Беременная. Счастливая. Я подумала, что ты снова с ней. Что у вас дети… Я же ничего не знаю из твоего прошлого.
Амиров резко разворачивается и тут же с силой притягивает меня к своей груди.
— Арина, ты в своем уме?! — рычит он. — Я к тебе пришёл на следующий день! Тебя целовал на парковке, как озабоченный подросток! Тебе говорил, что люблю… Какая Ксюша, Рин? При чём здесь вообще она?
Ласковые ладони обхватывают моё лицо, умоляя не отводить взгляда от взволнованных карих глаз. Самых любимых. Самых желанных. Мне бы промолчать и утонуть в них навеки, но я опять всё порчу:
— Только в ту чёртову ночь, о которой потом так легко забыл, ты называл меня её именем. Скажи, что мне оставалось делать, встретив Горскую посреди ночи на пороге твоего дома? Что, Лерой?
Тот растерянно качает головой и отпускает меня, лишая обретённого на столь краткий миг тепла, а затем и вовсе отходит к двери, разрывая ту тонкую связь, что едва успела возникнуть между нами.
Глаза начинает щипать: проклятые слёзы вновь бессовестно ищут выход. Что же, волшебный момент упущен. Снова. Безвозвратно. Мы молодцы!
— Со мной поговорить! — срывается Лерой и с размаху бьёт кулаком в стену. — Не слушать Горскую, не придумывать лишнего, а просто по-го-во-рить, мелкая!
— Чтобы что услышать в ответ? — меня бесит эта его «мелкая», а поучительный тон и вовсе выводит из себя! — Не ты ли вбивал в мою голову, что любишь другую! Не ты ли просил прощение, что лишил меня девственности в пьяном угаре со словами: «я вообще не хотел спать с тобой»? Не ты ли вечно тыкал меня носом в то, что я мелкая? Что на такую, как я, ты даже не взглянул бы… В конце концов, это ты выбрал для меня Макеева и просил к нему переехать? Вот чем заканчиваются все наши разговоры, Валер!
Слёзы душат, но я их не замечаю. Мне страшно. От своих слов. Оттого, что наш разговор свернул совершенно не в ту сторону; что я снова отталкиваю от себя Лероя, вместо того, чтобы любить его.
Взглядом обвожу напряжённую фигуру Амирова: он молчит, ему нечего ответить в свою защиту, ради нашего спасение. А потом ловлю себя на мысли, что, по сути, права: он всё ещё не забыл Ксюшу, а со мной от безысходности. Правильно сказала Горская: я всего лишь лекарство от неразделенной любви.
В комнате повисает тишина, от которой становится страшно. Почему он не отвечает? Почему не пытается убедить в обратном? Неужели не понимает, что своим молчанием убивает во мне всё живое!
Тыльной стороной ладони смахиваю слёзы: видимо, Горская всегда будет вставать между нами.
— Я не хочу быть её тенью, Амиров! — ору навзрыд, доходя до предела в ожидании его ответа, а затем бегу прочь. Дура! Мелкая дура! Которая наивно размечталась, что Лерой способен полюбить вновь.
Пересекаю спальню, пролетаю мимо понурой фигуры Амирова, даже не взглянув на него, а затем опутошенная плетусь по пустому коридору в никуда.
Шаг, второй… Но чем дальше я становлюсь от Лероя, тем тяжелее дышать. Понимаю, что задыхаюсь. Без него не могу. Без него нет и меня. Но и с ним ни черта не получается. Эта любовь, больная, обречённая, фатальная, забирает последние силы.
На секунду замираю, позволяя себе слабость — обернуться, и упираюсь взглядом в разъярённое выражение лица Амирова, идущего по моим следам.
— Далеко собралась? — свирепо рыкает он. — Мы недоговорили!
— Да пошёл ты к чёрту, Амиров! – кричу в ответ. — Я не буду запасным вариантом! С детьми, без детей, ты же любишь только её!
Между нами не меньше пяти метров, но это расстояние Лерой умудряется преодолеть в считаные доли секунды, чтобы резким движением схватить меня и перекинуть через плечо, словно я не человек, а мешок картошки.
— Отпусти, придурок! Ты что творишь?! — не жалея сил, ладонями бью его по спине, безуспешно пытаясь выбраться, но Лерой лишь крепче сжимает мои ноги, продолжая затаскивать обратно, в свою комнату, в свой плен.
— Амиров, мне больно! — пищу от отчаяния. Пусть думает, что болит тело от вчерашних побоев. Сейчас признаваться ему, что мучительно умирает душа, не хочу.
Буквально в эту же секунду, Лерой бережно опускает меня на кровать.
— Прости, — осматривает меня с ног до головы, пытаясь разглядеть источник боли, не понимая, что им является он сам. — Где болит, Рин?
— Здесь, — бормочу, прикладывая ладонь к груди. — Сильно! Постоянно!
Лерой не сразу понимает, что я имею ввиду, продолжая трепетно бегать по мне взглядом. А потом резко встает и подходит к двери, запирая ту на ключ.
— Ты что задумал? — спрашиваю с опаской.
— Лечить тебя буду, дурёху! И пока не поправишься, отсюда не выйдешь!
— Себя для начала вылечи! — ворчу и спрыгиваю с кровати. — Тоже мне доктор нашёлся!
В запале невиданной злости подлетаю к двери и безуспешно дёргаю за ручку.
— Выпусти меня, Амиров! Открой дверь! — тарабаню по ней кулаками, выплёскивая весь скопившийся за последние дни гнев.
— Не-а, – ухмыляется в ответ наглец.
— И что тебя так веселит? — стиснув зубы, поворачиваюсь к довольной физиономии Амирова.
Скрестив руки на груди, тот стоит, вальяжно навалившись на стену, и не без удовольствия наблюдает за моими жалкими попытками выбраться наружу.
— Ты когда злишься, такая милая, — едва сдерживая идиотский смешок, Лерой скользит по мне оценивающим взглядом хитро прищуренных глаз, а затем опускает руки, пальцами цепляясь за шлёвки брюк.
— Ты... — в моём арсенале просто не хватает слов, чтобы высказать самовлюблённому придурку всё, что я думаю о нём в эту секунду. Тыкаю в его сторону указательным пальцем, судорожно перебирая в голове все известные мне ругательства, как взглядом случайно цепляюсь за расстёгнутую пуговицу на его джинсах.
И пока указующий жест гневно витает в воздухе, я суетливо пытаюсь сообразить, когда Амиров успел натянуть штаны: в момент моего побега на нём были только наспех надетые боксеры.
— Мелкая, — гогочет Амиров, издеваясь надо мной в открытую. — Мои глаза выше.
От неожиданности вздрагиваю и как по приказу перевожу взгляд к его лицу, качая головой. Уверена, мои щёки стыдливо алеют, но как доказать Амирову, что даже мыслей в голове не было его рассматривать, не знаю.
—Когда ты успел их надеть? — поспешно бормочу в своё оправдание, а потом отчаянно прикрываю глаза. Глупая! Какая же я глупая! До боли кусаю верхнюю губу, проклиная себя за идиотский вопрос, который, какого-то лешего, произнесла вслух. Да какое значение штаны Амирова имеют в эту минуту? В них он или без — неважно! У меня жизнь рушится, а мы говорим про кусок ткани!
— Прости, Рин, не расслышал, — на секунду перестав паясничать, Лерой слегка отклоняется от стены, делая вид, что глуховат. Ну, конечно, возраст! Но мой вздох облегчения, что Амиров пропустил дурацкий вопрос мимо ушей, тут же прерывается язвительным уточнением: — Ты спросила когда или зачем?
— Идиот! — фырчу раздражённо, стараясь впредь смотреть ему только в глаза. Наглые. Нахальные. Вызывающие.
— Если я тебе более симпатичен без них, могу снять, — подмигивает Лерой и, внезапно оттолкнувшись от стены, делает шаг навстречу.
— Стой, где стоишь! — взвизгиваю, вытягивая вперёд руки, чтобы не смел приближаться.
