— Папа?
— Да, — улыбается она. — Вчера вечером. Он хотел тебя забрать, но Горский с Лероем не позволили.
— Почему ты называешь отца по фамилии?
Я трусиха. Вместо того чтобы перейти к главному, тяну время, словно это поможет сгладить мою вину.
— О! — хихикает Ксюша. — Это длинная история. А ты меня не помнишь, верно?
Горская ловит мой непонимающий взгляд и улыбается ещё шире. А я не могу отвести от неё глаз: до чего же красивая!
— О том, что Горский мой отец, я узнала года три назад, а до этого жила у Соболева. Помнишь такого?
Киваю. Главный конкурент отца в былые годы. Кшинский и Соболев. На публике лучшие друзья, в жизни — безжалостные соперники. Пока была жива мама, нам часто приходилось бывать в доме Максима Петровича на светских приёмах, но Ксюшу я не помню.
— Мы часто пересекались с тобой на разных мероприятиях. Пока взрослые вели свои скучные беседы, мы играли в саду. Ты была совсем маленькой. Я тоже не сразу тебя узнала. А вчера увидела твоего отца и этого зайца…
— Я не помню... — говорю честно. — Это было очень давно. Хотя твою маму я, кажется, где-то видела.
— Ещё бы! Она была женой Соболева долгие годы. А то, что ты меня не помнишь, неудивительно. В четырнадцать меня отправили в Лондон. Тебе тогда лет десять всего было. Ты на все приёмы приходила с этим кроликом, а я тебе завидовала…
— Ты? Мне? – как же всё с течением времени изменилось.
— Да, моя мама не шила со мной игрушек, не кроила платьев, да и вообще… Мне казалось, что после свадьбы с Максимом она разлюбила меня. В доме Соболева я никогда не чувствовала себя счастливой. А ты всегда купалась в родительской любви…
— От неё не осталось и следа, — с сожалением замечаю. — Мама погибла. Отец… Мне иногда кажется, что и он тоже… По крайней мере, его любовь ко мне умерла.
— Нет, он тебя любит! – вспыхивает Горская. — Я видела это в его глазах вчера. Просто иногда, чтобы вспомнить о своей любви, нужен толчок. Сильный. Пётр Кшинский свой получил, поверь…
— Это он принёс? — указываю на Шурика и цветы.
— Игрушку да, — кивает Ксюша. — Насчёт цветов не уверена.
Она тут же в лёгком смущении отводит глаза и начинает нервно покусывать губы, не решаясь заговорить со мной об Амирове. Но как бы ловко мы ни уходили от неприятной темы, она висит над нами тяжеленным грузом, в любую секунду готовая сорваться вниз и придавить своим весом.
— Между вами с Лероем что-то есть? Да? — всё же интересуется Горская и будто невзначай поглаживает животик.
— Нет, — выкрикиваю слишком резко и отчаянно мотаю головой. — В его жизни есть только ты.
— Это Лерой тебе сказал? – Ксюша недоверчиво смотрит, вмиг меняясь в лице. Она больше не улыбается и выглядит напряжённой. От былой лёгкости в нашем с ней разговоре не остаётся и следа.
— Да, — с шумом выдыхаю чистую правду, вспоминая, как жадно рычал Лерой её имя в ту чёртову ночь. Горской в её положении не нужны сомнения. — Закрывая глаза, он видит только тебя. Мы… Мы с ним просто друзья. Тебе не о чем волноваться.
— Неужели я ошиблась? — спрашивает скорее саму себя Ксюша. — Вчера, когда он держал тебя на руках, я была уверена, что это ты — та самая девушка, вскружившая ему голову. Я ещё подумала: ну надо же, как тесен мир.
Губами утыкаюсь в тыльную сторону ладони, скрывая от Горской свою боль. Мне страшно представить, что чувствует беременная женщина, будучи уверенной, что отец ребёнка увлечён другой.
— И давно ты знаешь про ту девушку, — шепчу сдавленно. Сейчас, глядя на Горскую, мне до безумия её жаль: она не заслужила, чтобы её обманывали.
— Лерка сам рассказал несколько дней назад. Ну, точнее, как рассказал… Я и сама всё поняла. Арин, влюблённого человека за версту видно. Поэтому уверена, что ты ошибаешься: мне в его душе места больше нет, — Ксюша на секунду замирает, как и моё сердце, которое отказывается биться в теле чудовища. Но немного помолчав, Горская вдруг широко улыбается и продолжает: — И это здорово! Честно, я так боялась, что он никогда не справится, что мы не сможем общаться, как раньше. Я так за него переживала. Но ты меня пугаешь.
— Я тебя не понимаю, — присев на край кровати, смотрю на Ксюшу широко раскрытыми глазами. — Тебя пугает его любовь?
— Любовь должна дарить радость. Его же была сродни тяжёлой болезни: кроме боли и страданий она ничего ему не приносила.
— Как ничего? А ваш с ним сын? А малыш, который скоро родится? Разве этого недостаточно?
— У кого сын? У меня с Лероем? — внезапный звонкий смех Горской щекочет слух. — Ох, слава богу, тебя не слышит Тимур.
— Тимур?
— Ну да, мой муж, – Горская садится рядом и берёт меня за руку. — Ты не знала? Верно?
В голове винегрет из вопросов. Должно быть, сказываются последствия вчерашнего падения, но я слишком долго пытаюсь сложить два плюс два.
— Просто ты была у Лероя… сказала, что он укладывает сына…
— Арина, — громко вздыхает Ксюша. — Я же не это имела в виду. Мы просто заболтались, а Тимошка уснул, вот Лерой его и понёс в спальню, помочь хотел.
Её ладонь сжимает мою, а на лице сияет довольная улыбка:
— А я всё думаю, что отец имел в виду вчера, когда за ужином во всеуслышание спросил в лоб: а много ли Амиров у тебя детей? Ты бы видела лицо Лероя! Он же чуть не подавился! Да, Арин, вот так и рождаются сплетни.
— Получается, он не изменял тебе со мной? — осознание собственной глупости решительно вытесняет чувство неуместной вины.
— Получается, это всё-таки ты та самая девчонка, верно? — хитрым голоском подлавливает меня Ксюша, а затем придвигается ближе и обнимает на плечи. — Значит, это тебе я должна сказать спасибо, за то, что вернула Лероя к жизни?
Только я её больше не слышу. В голове раненым зверем бьётся только одна мысль:
" Мне нужно с ним поговорить! Прямо сейчас! Боже, ну и тупица же я!"
— А где сейчас Амиров? — прерываю на полуслове нелепую благодарность Горской.
Становится не по себе оттого, сколько раз за эти дни я оттолкнула Лероя. Сама. Грубо. Безжалостно. Даже когда тот сказал, что любит меня… Господи, а если он ушел? Послушал меня и решил оставить?
— Не знаю, — пожимает плечиками Ксюша. — Они с Горским еще вчера уехали и вроде пока не возвращались.
— Куда уехали?
— Арина, я не знаю, честно. Наверно, с обидчиками твоими разбираться.
— А когда вернутся?
Горская встает с кровати и, потягиваясь, отвечает:
— Понятия не имею. Пойдем завтракать?
Ксюша спешит к выходу, а я обещаю спуститься через несколько минут. Мне нужно успокоится: все взвесить и, наконец, решить, что делать дальше. Но взбудораженные мысли не даю покоя. Суетясь, хожу из угла в угол, теребя Шурика, и глупо улыбаюсь, не веря своему счастью: Лерой выбрал меня. Это не ложь! Не сон! Не сказка!
Мне не терпится позвонить Амирову, но мобильный сломан. Хочется бежать к нему со всех ног, но я не знаю, где его искать. Потому все же спускаюсь к завтраку, в надежде хотя бы ненадолго отвлечься.
— Кать, три часа коту под хвост! — доносится со стороны столовой властный голос Горского, стоит мне подойти ближе.
Мгновенно замедляю шаг, не решаясь зайти. Если Горский вернулся, значит, и Лерой там. Меня мгновенно накрывает волной безумного смятения: еще ни разу я так бешено не хотела увидеть Амирова, как сейчас. И в то же время предвкушение скорой встречи пугает, заставляя, как и прежде,стоять поодаль от столовой, подслушивая чужие разговоры.
— Неужели ваши разборки не могли подождать до утра? — вздыхает Ксюшина мама.
— Разборки-то могли, а вот Амиров нет. Можно подумать, ты его не знаешь? Ему же бесполезно объяснять!
— Да, как и тебе Коль! Сколько раз говорила, не ешь всухомятку! А ты? Ну вот же кофе…
— Кать, не начинай! Нормально я ем!
— Ты это своему гастриту рассказывай!
Понимаю, что подслушивать нехорошо, да и бессмысленно: судя по доносящимся голосам, Лероя среди завтракающих нет. А потому решительно делаю шаг вперед, но тут же замираю, стоит женскому голосу вновь заговорить...
