— Я так понимаю, родительское благословение получено? — уточнил я на всякий случай. Легкое дергание головы расценил как кивок и выключил камеру.
— Спасибо, — кивнул потемневшему экрану.
— Соболеву позвони, — донеслось из динамика, и я нажал на отбой.
Я сразу позвонил, но Шведов каким-то невообразимым способом успел предупредить, потому что Соболев меня уже ждал. Мы не встречались, общались только по видеосвязи. И теперь, когда я вижу его в зале, уверен, что у меня начинаются галлюцинации.
Глава 41-1
Похоже, я вырубился и некоторое время провалялся в отключке. С усилием разлепляю слипшиеся веки и обнаруживаю, что лежу на кровати. Незнакомую комнату освещает только слабый рассеянный свет от светильника, висящего над головой.
Пробую пошевелить конечностями, но ничего не выходит. Тело будто не мое, ноги и руки задеревенели. Зато мозги, наоборот, расплылись в желе.
С трудом вспоминаю, кто я и что здесь делаю. Приподнимаю голову и тут же падаю обратно, но хотя бы убеждаюсь, что я в больничной палате. Значит, эта тупая гора мяса так и не смогла меня убить.
Ко мне подключены датчики, один из приборов мерно пикает в изголовье. Напротив в кресле сидит отец, откинув голову на широкую спинку. Тоже отключился, походу.
Дико сушит, но будить отца жаль. Судя по его вымотанному виду, уснул он недавно. И как бы я ни выебывался, оттого что он здесь, в груди ощутимо теплеет.
Снова закрываю глаза и восстанавливаю события вчерашнего дня. Или еще сегодняшнего?
Мы дрались с Коннором, но потом откуда-то взялась Маша. И как обычно с ней бывает, все пошло совсем по другому сценарию.
Она не могла привести ни полицейских, ни спецназ. Тогда кто? Демьян?
Вряд ли. Он слишком прямолинейный и полностью разочаровавшийся в любви. У нас с ним на этот счет были не просто дебаты, а настоящие поединки. Как правило подкрепленные алкоголем. Что у него произошло, я не знаю — сам Демьян молчит, а сплетни я собирать не люблю.
В любом случае из нас двоих он намного больше настоящий Демон, чем я. И он всегда держит слово, значит, он не мог слить бой полиции раньше времени.
Выходит, Соболев? Но он не знал подробностей. И вообще, я в самом деле его видел, или он мне примерещился?
Слышу шевеление в кресле напротив, открываю глаза. Отец садится прямо, разминает затекшую шею и смотрит на меня виноватым взглядом.
— Сынок, ты очнулся! А я тут притопил... Прости, сейчас позову врача, — он подхватывается на ноги. Пытаюсь его остановить.
— Подожди, пап, не надо никого звать!
Бесполезно. Остановить отца сейчас может разве что нашествие инопланетян. Он приводит в палату целую делегацию, меня осматривают, снимают показания приборов, переставляют датчики и наконец дают воды.
Отец выходит вместе с врачом, со мной остается медсестра. Она настойчиво предлагает поставить катетер, но мне под себя ссать не комильфо. Может, потом попрошу отца, чтобы помог дойти до туалета.
Наконец он возвращается, и медсестра оставляет нас одних.
— Я так испугался, сынок, — отец подходит к кровати и садится на край. — Особенно когда этот орангутанг на тебя кидаться начал.
— Он никакой, — бормочу, с трудом шевеля языком. — Пап, кто нас слил полиции? Ты?
— Я сам к ним приехал. Из аэропорта к тебе, оттуда в полицию, — качает головой отец и разводит руками. — А что мне было делать? Ты на звонки не отвечаешь, в доме никого нет.
Мы оба молчим. Я смотрю в потолок, отец в стену.
— Почему ты прилетел? — спрашиваю. — Догадался?
— Понял, что ты что-то задумал.
— Откуда, пап? Я же просто позвонил.
Он пожимает плечами.
— Догадался. Не знаю, как, будут у тебя свои дети, поймешь, — и добавляет через время чуть тише: — Разве ты бы стал бы звонить просто так?
Мы снова замолкаем. Я долго собираюсь, чтобы это сказать, и наконец говорю, все так же глядя в потолок. Посмотреть в глаза отцу не хватает духу.
— Я ревновал тебя к Максиму, папа. И к Дарье. За то, что ты меня на них променял.
Выдыхаю...
— Я знаю, — слышу в ответ негромкое.
Поворачиваю голову и изумленно смотрю на отца.
— Откуда?
Он криво улыбается.
— Ты мой сын, Никита, вот оттуда. Мы с Дашей... В общем, мы залетели, — это звучит так по-детски, что я сам не могу сдержать улыбку. Отец ерошит ладонью волосы. — Это правда, мы не собирались никого вам рожать. Машу ждала операция, Дарья переживала, совсем не в тему была беременность. У нас с тобой все хуже некуда складывалось, так что...
Он взмахивает рукой, затем сцепляет пальцы в замок на коленях.
— Не до того было, понимаешь? Мы не бросали вас с Машкой, но Макс... Он уже сделался. Так получилось, ну не на аборт же мне ее было отправлять. Говорю же, поймешь, когда своих нарожаешь. Поверь, я...
— Не надо, пап, — перебиваю, — я понимаю.
И пока он смотрит недоверчиво, нащупываю на шее цепочку. На ней вместо кулона кольцо, мое обручальное. Расстегивать нет сил, оттягиваю, чтобы ему было видно.
— Я женился, папа. На Маше. Она тоже Топольская. Мы все теперь Топольские, а ты у нас главный дон. Как в «Крестном отце», помнишь? Чего ты молчишь, пап? Ты рад?
Он встает, подходит к кровати. Осторожно, чтобы не задеть датчики, берет меня за голову и прижимается лбом.
— Очень рад, сынок. Очень. Не представляешь, как.
— Я тоже рад. Прости меня, папа. Прости, если сможешь.
Я шумно дышу и комкаю пальцами простынь. Отец привстает, упираясь руками в кровать и говорит осипшим голосом:
— Ты всегда останешься моим первым сыном, Никита. Я не перестану любить тебя, даже если ты от меня откажешься.
— Не откажусь, — сжимаю пальцы в кулаки, — я был таким долбоебом...
— Чшшш, — на губы ложится сухая теплая ладонь, — давай без мата. Я все-таки твой отец. Глава клана.
Я первый выдаю короткий смешок. Мне вторит отец. Потом не выдерживаю и смеюсь, а дальше мы оба заходимся в хохоте так громко, что прибегает встревоженная медсестра.
Мне как раз по времени пора колоть обезболивающее, затем отец с извинениями ее выпроваживает.
— Все, хватит, Никита, — вытирает он слезы, — а то меня погонят в шею. Сейчас все твои датчики слетят.
— Так все-таки, папа, кто привел полицию? — спрашиваю, когда мы оба успокаиваемся.
— Не знаю, сынок, — отец качает головой, — когда я пришел, у них уже была информация. Они узнали, что я твой отец, и предложили поехать с ними. Надо было, чтобы охрана сама открыла дверь, чтобы войти по-тихому и не задействовать спецназ.
— Тебе открыли?
— Да. Я сказал, что я твой отец.
Я верю, что он говорит правду. Значит, или Демьян, или Соболев.
На меня вдруг накатывает усталость, веки тяжелеют.
— Пап, ты не уходи, — бормочу уже в полусне, — я посплю немного...
— Спи, сынок, — по голосу слышу, что он улыбается. Меня окутывает родным, с детства знакомым запахом. Это отец наклонился, чтобы поправить сползшее одеяло. — Ты спи, а я здесь посижу. С тобой.
Запоздало соображаю, что хотел спросить, где Маша, но не успеваю. Меня опять вырубает.
***
Просыпаюсь в очередной раз от того, что со скрипом открывается дверь. В палате темно, даже ночник не горит. Кресло пустое, а в дверном проеме показывается фигура, закутанная в плед.
Приподнимаюсь на локте.
— Сейчас ночь? Сколько я проспал? Эй, ты кто? Куда делся мой отец?
Фигура подходит к кровати.
— Это я попросила Андрея поменяться, Никит, — слышу голос, от которого сводит нутро. Плед падает на пол, ко мне под одеяло забирается моя Мышка. — Я замерзла...
Только сейчас замечаю, что с меня сняты все датчики. И приборы тоже отключены.
— Я буду тихонько лежать, не бойся, я не задену... — шепчет Маша, но я не даю договорить. Поворачиваюсь к ней и прижимаю к мягким губам палец.
— Ты пришла, — говорю, вглядываясь в ее лицо. Глаза уже привыкли к темноте, и теперь вижу любимые черты. Глажу губы, скулы, щеки. — Все-таки пришла...
