Она поворачивает голову, ловит губами мою руку, пытается поцеловать.
— Конечно пришла, Ник. Я же так тебя люблю.
Глава 42
Маша
— Маша, Маша, очнитесь, — зовет меня незнакомый голос, чья-то рука сильно трясет за плечо.
Приоткрываю глаза, передо мной неясным пятном маячит лицо мужчины, которого я точно не знаю. Зато он, похоже, меня знает прекрасно. Поймав мой плывущий взгляд, мужчина наклоняется ниже и лихорадочно шепчет.
— Я Александр Соболев, меня прислал ваш отец. Маша, мы сейчас поедем в больницу. Возможно, с вами захотят поговорить полицейские. Слушайте внимательно и запоминайте. Ни слова об Игре. О Никите тоже ничего не говорите. Вы ничего не знаете. Он уехал, сказал, что по делам. Сюда вы попали случайно.
Мои мозги работают слишком медленно, информация воспринимается с трудом.
Папа? Как папа Леша мог прислать ко мне своего человека? И только спустя несколько секунд соображаю, о каком из моих отцов идет речь.
— Как... он? — с трудом ворочаю языком. В последний момент опускаю чужое «Сергей Дементьевич». Он просил так его не называть. Но «дядя Сережа» звучит еще глупее.
— Кто, Никита? Надеюсь, мы успели вовремя, и с ним все будет хорошо. Андрей Топольский рядом с сыном, и...
— Он... — сбиваюсь на шепот и все-таки это говорю, — мой отец, он был в коме...
— А, вы про Сергея Дементьевича, — хмыкает над ухом мужчина. — Его прооперировали и вывели из медикаментозного сна. Он связался со мной и попросил присмотреть за вами и вашим мужем.
Закрываю глаза и сглатываю образовавшийся комок. Сам еле выжил, а думает обо мне...
— Почему нельзя... про Игру? — спрашиваю Соболева.
— Это желание вашего отца, — говорит он практически мне в ухо. Запах мужского парфюма забивает нос, и я поднимаюсь в воздух.
Этот странный мужчина, Александр Соболев, несет меня на руках. Его аромат звучит дорого, но чересчур по-взрослому. Агрессивно. Мне больше нравится те, которыми пользуется Никита. Мой муж...
Соболев не станет врать, с Никитой будет все хорошо. Я должна так думать, иначе сойду с ума. Если Андрей там, он не допустит, чтобы с его сыном что-то случилось.
Топольский прилетел, как только понял, что его ребенку угрожает опасность. Как все нормальные отцы. Как мой тоже...
— Так это вы привели полицию? — озвучиваю догадку. Соболев молча кивает и идет дальше с невозмутимым видом.
Лязгает дверь, меня окутывает холодный воздух. Значит, мы уже на улице. Я по-прежнему вижу Соболева нечетко и размыто, зато моя благодарность, наоборот, очень ярко очерчена. Без него я бы точно не дошла, не смогла бы сделать ни шагу.
— Давайте ее сюда, в машину, — слышу совсем рядом голос Андрея. Вскидываю голову и вглядываюсь во снующие силуэты. — Маша, Машенька, ты меня видишь?
Мотаю головой, и голос Андрей становится напряженно тревожным.
— У нее может быть временная слепота от стресса.
— Не волнуйтесь, в больнице ей окажут всю необходимую помощь, — отвечает ему спокойный женский голос.
Меня укладывают на каталку, в руку впивается шприц.
— Машенька, я с тобой, не бойся, — звучит подбадривающий голос Андрея, который постепенно отдаляется и исчезает.
***
Я валяюсь в больнице уже несколько дней. Андрей часто меня навещает, но большую часть времени он проводит с Никитой. Я сама его к нему отправляю. Со мной сидеть не надо, зрение почти полностью восстановилось, пелена пропала, я снова вижу мир в четких и ярких красках.
Мама порывалась приехать, но мы с Андреем упросили ее остаться дома с Максиком. Не в последнюю очередь еще и потому, что мне хочется побыть одной.
Я слишком много думаю. Сопоставляю. Вспоминаю. Перечитываю нашу переписку с Никитой и поражаюсь собственной слепоте и тупости.
Он так часто палился, так часто в его словах и поступках проскальзывали подсказки. Не будь я так ослеплена своими обидами, давно бы все поняла.
Каждый раз в груди холодеет, когда думаю, что было бы, не вмешайся Сергей Дементьевич.
Нет. Отец. Я стараюсь только так теперь его называть, даже в мыслях. Когда ко мне вернулось зрение, я ему позвонила.
Ответил незнакомый голос. Андрей говорил, что с ним все время дежурит охранник.
— Здравствуйте, это Маша, — сказала я в трубку, — дочь Сергея Дементьевича. Я могу с ним поговорить?
— Здравствуйте, Маша, я вижу, что это вы. Сергей Дементьевич сейчас спит, но когда...
— Я уже не сплю, дай сюда телефон, — донесся из динамика хриплый голос, и у меня непроизвольно выступили слезы. — Какой спит, тут дочка звонит. Камеру включи мне...
Быстро нажала на значок, и когда на экране появилось худое лицо с впалыми щеками, разревелась в голос.
— Ну что ты, доченька, перестань, — ему явно было нелегко говорить, и я разревелась еще громче. А он меня успокаивал. — Все закончилось. Мы всех достанем, они больше никому ничего не сделают. И все ответят...
— Я не поэтому, — всхлипнула, вытерев ладонями щеки, — я так боялась из-за вас... так боялась, что вы...
— Что я умру? — он посмотрел в потолок. — Разве я мог так поступить с тобой, Маша? Я уже один раз тебя бросил. Больше не буду.
— Я так рада, так рада, — шептала я, вытирая слезы.
— Я еще не услышал, как ты говоришь мне «папа», — Шведов улыбнулся, хоть эта улыбка была больше похожа на оскал. Я давилась слезами и сжимала обеими ладонями телефон.
— Можно я приеду?
— Конечно приедешь. Мужа только своего долечи и приезжай. Ладно, девочка моя, хватит плакать, а то снова придется тебе глазки лечить. У нас все будет хорошо, вот увидишь.
Он подмигнул мне и отключился.
— Я знаю, папа, знаю, — прошептала я и погладила погасший экран.
Глава 42-1
Никита много спит. Врачи говорят, это хорошо. Что во сне его организм быстрее восстанавливается. Возможно они правы, как минимум, с него сняли датчики.
Но мне все равно тревожно. И еще жаль Андрея. Сегодня у меня наконец получилось уговорить его поменяться. Андрей долго не соглашался, но когда прилег на кровать в моей палате, то уснул, кажется, еще раньше, чем голова коснулась подушки.
Набрасываю на плечи плед и иду в палату к Никите. Я не замерзла, но готовлюсь всю ночь просидеть в кресле, а с пледом будет удобнее.
Мне немного не по себе, когда думаю, как встретит меня Никита. Или он проспит до самого утра? Аккуратно прикрываю за собой дверь, которая все равно надсадно скрипит. И вздрагиваю, когда в темноте раздается хриплый голос Никиты:
— Сейчас ночь? Сколько я проспал? Эй, ты кто? Куда делся мой отец?
Свет из коридора пробивается сквозь матовые стекла. В темноте видны лишь неясные очертания кровати и силуэт Никиты, опирающегося на локоть.
— Это я попросила Андрея поменяться, Никит, — торопливо бормочу. Чтобы не успел возразить, быстро сбрасываю плед и забираюсь к нему в кровать. Обвиваю руками шею, кусаю губы, чтобы не разреветься. Я так по нему соскучилась, так соскучилась... Вместо этого шепчу, сглатывая: — Я замерзла, Ник. Я буду тихонько лежать, не бойся, не задену...
Никита не дает договорить, прижимает к нижней губе большой палец.
— Ты пришла, — медленно водит по губам, скулам, щекам. — Все-таки пришла...
Ловлю губами его руку, целую в раскрытую ладонь.
— Конечно пришла, Ник. Я же так тебя люблю...
— Как? — горячий шепот распаляет огонь в грудной клетке. Жар разгорается и медленно стекает в низ живота.
— Показать? — рукой соскальзываю с шеи и перемещаюсь на голую твердую грудь.
— Покажи... — палец толкается вглубь, надавливает, и в рот вторгается горячий язык.
Подаюсь навстречу, ловлю своим, отвечаю. Сплетаемся языками, пальцы Никиты держат за подбородок. Он медленно переворачивает меня на спину, сам нависает сверху. И с шипением втягивает воздух сквозь зубы, утыкаясь лбом в мой лоб.
