А в постели? Что стало с той чувственной, страстной Таней? Ведь она когда-то так любила его ласки, так страстно извивалась в его руках, так искренне стонала от удовольствия. Куда все это подевалось нынче? Что, он стал хуже ее ласкать, меньше внимания уделять? Перестал заботиться о ее удовольствии? Да нет же, он только об этом и думает, старается не столько для себя, сколько для нее, ведь самому ему достаточно было бы просто, без затей, сделать свое дело, удовлетворить дикие инстинкты, как некогда с Любкой, и забыть обо всех проблемах. А вместо этого ему приходится неделями умолять о близости, выпрашивать позволения доставить ей (!), именно ей удовольствие! Недели уговоров уходят коту под хвост, а любезный доступ к телу он получает только после очередного подарка. Единственное, что изменилось с момента первого подношения, так это то, что теперь Таня уже не подводит моральную базу под свое вымогательство. Теперь она не рассказывает ему сказки про белого бычка, мол, я не хочу, чтобы ты думал, что я с тобой сугубо ради твоих денег. Ты, мол, богатый, я — нищая, и при таком откровенном неравенстве нам не видать полной гармонии в постели. Теперь она вообще ничем не оправдывает свой отказ от секса, ничего не просит и не требует. Она просто демонстративно отворачивается к стене и все! Зато, стоит только подготовить пакет документов на очередное предприятие, как она лежит в постели, вся такая розовенькая, такая уютненькая, такая доступная: "На меня, бери!". И он, сгорая от любви и страсти, пользуется подачкой, целует, ласкает ее тело, теребит пальцами и губами ее нежные, так и не огрубевшие от материнства, соски, щекотит языком нижние, еще более терпкие губки, — но не набухают в ответ на его ласки соски, не трепещут губки, не раскрывается больше аленький цветочек, не приглашает в таинственные недра. И кажется, что не Таню он ласкает, а невероятно удачную ее резиновую копию, холодную и безответную. И, словно издевательство, копия умело украшена любимыми его родинками — в ложбинке меж маленьких грудок и на щиколотке. Сияют родинки, зазывают: "Вот они мы, все на месте. Только не твои мы нынче!" И в который раз за долгие месяцы он кричит:
— Да прости же ты меня, наконец! Чего ты хочешь? Еще одну бензоколонку? Да забирай, возьми все, что у меня есть, только прости меня, стань прежней! Люби же меня хоть немножко, ответь хоть на одно мое прикосновение!
Но кукла продолжает безмолвствовать и, откровенно скучая, разглядывать потолок. Лишь тело ее, потрясающе красивое тело, раскинулось бесстыдно на атласной простыне, дразня, раззадоривая и издеваясь: "Смотри, какая я! Хочешь? Возьми, если получится". И Вова брал, брал снова и снова, пытаясь разбудить спящую свою красавицу, растопить снежную свою королеву. И в который уж раз его усилия были напрасны — спала его Снежная королева. Спала крепко-крепко и не думала просыпаться…
— Сима, а что у вас за отношения с Худым? Вы вместе уже пять лет, ты уже, извини, далеко не девочка — тебе ведь уж двадцать девятый годок пошел, время уходит, рожать пора, а вы все тянете чего-то… Или я, может, чего-то не понимаю…
Таня давно готовилась к этому разговору. Собственно, для мести Симе было уже практически все готово, не хватало только Симиных откровений. Но, даже получив их, Таня не будет наносить удар сразу. Нет, она еще выждет, выберет самое удачное время для нанесения удара. Потом, немножко позже, когда подготовится к одновременной мести по всем направлениям. А пока подыграет немножко Симе, поддразнит ее чуть-чуть, самую малость.
Сима не была готова к такому разговору. Голову склонила, слезки собрались в глазах. Это была самая ее больная тема, ни с кем, кроме самого Худого, она не говорила об этом. Да и ему говорила только то, что может женщина позволить себе сказать мужчине. Однако поделиться горестями с кем-то, не вовлеченным в проблему, очень хотелось. Так хотелось услышать слова утешения, почувствовать поддержку подруги. А может, та еще и совет дельный даст — как ни крути, а Таня в семейных делах гораздо более опытна.
— Я и сама ничего не понимаю… Я все ждала, когда же он мне предложение сделает. Год ждала, два ждала, три… Вроде неприлично девушке самой делать предложение мужчине. Набралась однажды наглости, — Сима горько усмехнулась. — Выпили на Вовкином дне рождения года два назад, помнишь, в "Лесной заимке" гуляли? Я и расчувствовалась. На вас все насмотреться не могла. Вы такие счастливые были, так прижимались друг к дружке. А как вы танцевали…
Сима мечтательно зажмурилась, потом, вспомнив, какие нынче отношения между некогда любящими супругами, продолжила без излишней сладости:
— В общем, мне тоже такого счастья захотелось. Я и спросила у Витьки, вроде как бы шутя: "А мы когда же, Вить, поженимся? Смотри, какие Дрибницы счастливые, вместе-то веселее. Сколько ж мы с тобой по углам обжиматься будем?" Знаешь, что он мне сказал? — и, не дожидаясь Таниного ответа, продолжила. — А мне, говорит, привести тебя некуда. Нету, говорит, у меня такого дворца, как у Дрибницы… И все это тоже с улыбочкой, вроде как шутя. А мне так обидно стало, да только я не стала ему это показывать, тоже пошутила что-то на этот счет, типа, мне не нужен такой домина, как у Дрибницы, я согласна на меньший…
— И что, это все? — после небольшой паузы спросила Таня. — Больше к этой теме не возвращались? Худой-то, между прочим, тоже не нищий, по крайней мере, мог бы в городе купить нормальную квартиру. А и правда, смотри-ка ты, я раньше никогда и не задумывалась! Он же у нас живет, как приживалка. Я понимаю, он, конечно, Вовкин друг, да еще и начальник охраны, вроде как должен быть всегда рядом. Но не до такой же степени, чтобы не иметь собственного жилья и семьи! Нет, нам он не мешает, слава Богу, места всем хватает, но все-таки…
— Вот и я о том же, — грустно поддакнула Сима. — Сколько раз я ему это говорила… А он: "Я не могу жену привести в захудалую квартиру"! Потом начал оправдываться тем, что не хочет чувствовать себя уязвимым. Говорит: "Пока я один, мне ничего не угрожает. Ты же видишь, что в мире творится. Бизнесменов отстреливают, как китайцы воробьев! А я себе не могу позволить такую охрану, как Дрибница, чтобы быть уверенным в твоей безопасности". В общем, по всему выходит, что жениться он не может до тех пор, пока его материальное благополучие не достигнет таких же высот, как и дрибницинское, чтобы он мог построить себе такую же крепость для моей безопасности и нанять полк охраны с той же целью. Так что, видимо, ждать мне еще долго… Я уж подумываю, не родить ли для себя… Ой, извини…
— Ничего, — Тане стоило неимоверных усилий сдержаться, не отомстить прямо сию минуту, безоткладно. Но нет, так она не успеет насладиться местью. Рано, еще слишком рано… — Для себя родить ты всегда успеешь, что ж крест на себе ставить в двадцать восемь лет? Да и Худой тебя любит. Конечно, все его отговорки — сказки, шиты белыми нитками. Хотел бы — женился бы вообще без копейки денег! Нет, тут, я думаю, другое. Он, видимо, из той породы мужиков, которые панически боятся привязать себя к одной женщине. При этом он тешит себя мыслью, что не так уж и привязан к тебе, что, может быть, завтра он встретит другую, а на самом деле давно и навечно любит тебя, только сам себе боится в этом признаться. Это, кстати, не такая уж редкая порода, скорее, даже очень распространенная. Если его не взять в оборот, он может так жить с тобой до самой пенсии. Самое интересное, что ты его наверняка вполне устраиваешь во всех смыслах, и другую искать он не собирается. Просто такая натура странная. Тебе надо быть с ним очень осторожной. С одной стороны, ты не можешь себе позволить всю жизнь ждать, когда он, наконец, соизволит жениться. Время уходит, с каждым годом твое тело все дальше отдаляется от идеального для родов возраста. С другой — нельзя перегнуть палку. Он может испугаться нахрапа, если ты возьмешься за дело слишком рьяно. Ты капай ему на мозги потихоньку, исподтишка, но не ставь никаких условий. В общем, все то же самое, что и раньше, только можно бы добавить еще немножко ласки. Околдуй его, заставь понять, что без тебя он пропадет. И тогда женится — а куда ему, собственно говоря, деваться? Женится как миленький!
