но я уже сцепил зубы и рвусь вперед, выпуская ярость наружу.
Я быстрее и хладнокровнее, и едва не выбиваю Нику монтировкой челюсть, заставляя отступить в широкую гостиную. Мы оба не сдерживаемся, и начинаем драться так, что ломаем мебель и бьем стекла. Без жалости раним друг друга, не оставляя шанса на пощаду.
— Сукин сын, Райт! Ты не смел с ней спать! Я отомстил тебе!
— Если Вики умрет, я убью тебя, Холт!
— Вы оба ответите, и ты, и она!
— Я не дам тебе, мразь, отнять у меня еще и сестру…
— Да плевать мне на нее, понял! Чокнутая истеричка, вот кто она! Такая же, как мать!
Я выбиваю из рук Ника биту, и сам отбрасываю монтировку. Пускаю в ход кулаки, и это гораздо приятнее — чувствовать, как кожа на костяшках лопается, достигая цели. Разбиваю лицо Холта в кровь, бью снова и снова, не в силах остановиться, заставляя его замолчать:
— Заткни… свой поганый… рот!
Здесь некому нас остановить, и драка выходит жестокой. Я даю ему шанс мне ответить, питаю свою ненависть болью, пока не заканчиваю всё, сломав Нику локтем нос и обрушив его на пол. Уцепив за шиворот, тащу по разбитым предметам на середину комнаты и бросаю там, опускаясь рядом на колено, чтобы быть к нему ближе. Схватив за волосы, поворачиваю к себе голову и шиплю, глядя в разбитое лицо:
— Молиться. Они сказали мне молиться, слышишь, Холт? Как будто Бог когда-нибудь был на моей стороне. Так зови же его, ублюдок! Зови! Пока у тебя еще есть время!
— Я всегда тебя ненавидел, Райт… Она должна была быть моей!
— Виктория никогда уже твоей не будет! Забудь!
Кровь из сломанного носа Ника залила ему горло, но он хрипло сплевывает ее на пол, тяжело дыша:
— Мне не нужна та, которая сама расставляет ноги. Плевать я хотел на Вик! Но ты взял мое, чертов Райт! И я тебя за это убью!
Холт бредит, не иначе. Я никогда не имел дела с девчонками после него, и ни на кого не заявлял права… кроме его сестры. Но здесь он мне помешать не в силах.
Он пробует меня ударить, но я не позволяю ему даже замахнуться. Бью в челюсть один раз, второй… Взяв за грудки, отрываю затылок от пола себе навстречу, когда меня вдруг останавливает испуганный вскрик, раздавшийся с лестницы:
— Что вы наделали?! О, Господи! Вы сошли с ума! Картер, не надо!
Лицо у Ника разбито, глаза затуманены болью, однако я все равно замечаю метнувшийся к лестнице серый взгляд и вдруг догадываюсь, о ком он говорит. Но в чем дело понять не могу. Он всегда Трескунка терпеть не мог, так неужели дело в соперничестве, которое я не хотел замечать, и в его личной ко мне ненависти? Неужели это всё стоит Вик… жизни?!
Я отпускаю его, брезгливо разжав пальцы, и медленно встаю. Говорю, глядя ублюдку в глаза:
— Еще не взял. Я не спал с твоей сестрой, Холт, но это легко исправить!
Лена
Я прихожу на улицу Трех клёнов, возвращаюсь домой под ноябрьским ветром, потеряв венок из листьев, с растрепанными волосами и вся продрогнув. Не чувствуя ни ног, ни души, застывшей от горечи несправедливых слов и колючих слез. Во мне словно все закоченело, и дом открыть получается не сразу. Но войдя внутрь, я не включаю свет и не снимаю плащ, а сразу поднимаюсь наверх в свою комнату и запираю дверь на ключ. Сбрасываю туфли, от которых онемели ступни, ложусь в кровать и накрываюсь одеялом с головой. Зажмуриваю глаза, не разрешая себе думать о том, что произошло в школе, и что со мной случится завтра. Запрещая памяти снова и снова возвращать меня к взглядам Кевина, Вик и других.
Это больно! Не хочу помнить, как они смотрели сегодня! Как будто я обманула их всех!
Усталость и дрожь берут свое, и я засыпаю. Проваливаюсь в пограничное состояние между сном и явью, где нет ничего — ни памяти, ни звуков, ни имен.
Сколько я так лежу, не знаю, но из бесцветного забытья меня вырывает требовательный стук в дверь. Да не просто стук — грохот! Он пронизывает тревогой каждую нервную клеточку моего тела и заставляет мгновенно подняться.
Это Николас. Он все видел и слышал, а теперь пришел сюда требовать объяснения, как всегда забыв о том, что я ему ничего не должна.
— Открой, Утка! Открой эту проклятую дверь, кому говорю, я все равно тебя достану! Грязная сука, ты водила меня за нос! Заставила ждать! Я тебя не прощу, слышишь!
Я не верю своим ушам. Николас словно с ума сошел. И я еще переживала из-за слов Райта?!
Отбросив одело прочь, я вскакиваю с кровати и пячусь от двери подальше — она достаточно крепкая, но гнев Николаса силен, а сам он настырен, и деревянная панель сотрясается от его ударов. А оскорбления, которыми он сыплет в мой адрес, не идут ни в какое сравнение с грубостью Картера и вызывают в душе ужас!
— И давно ты трахаешься с Райтом за моей спиной? Отвечай, дрянь! Что вы с ним делали?! Эй, Утка, я знаю, что ты там и всё слышишь! Лучше сама меня впусти, или я выломаю эту дверь! Открывай, долбаная подстилка, я хочу знать!
Мне страшно. Так страшно, что я не в силах даже голос подать и что-либо сказать. Если он доберется сюда, он не колеблясь выпустит свою злость. Выместит гнев на моем теле за то унижение, которое ему причинил Картер перед всей школой.
Я больше не пытаюсь его облагоразумить и не прошу одуматься — мне с ним не справиться. Я звоню маме и зажмуриваю глаза от радости, когда она отвечает сразу же после второго гудка. С беспокойством спрашивает, что случилось, словно чувствует, что со мной не все в порядке.
Я рассказываю ей обо всем, и так быстро, как только могу. О том, что происходило между Ником и мной раньше, и что происходит сейчас.
— Лена, я выезжаю немедленно! Вызывай полицию, дочка! Пусти меня, Марк, слышишь! Твой сын сошел с ума! — я слышу, как она требует выпустить ее из дома, а отчим запрещает звонить копам. Как обещает тотчас же сам дозвониться сыну… и разговор прерывается.
Но ведь они приедут? Они обязательно приедут! Иначе… мне страшно подумать, что меня ожидает.
Стук не прекращается, и дверь начинает
