человека могут причинить друг другу сильную боль, зачастую сами того не желая. Это всё равно что уронить настольную лампу. Стоит лишь грубо задеть локтем, не глядя, и стекло разбилось, а форма безвозвратно погнулась. Так легко сломать что-то, и так парадоксально сложно это починить. Даже когда мы делаем это, результат никогда не выглядит прежним.
Эйден удерживает мой взгляд, и мы разделяем краткий миг негласного понимания.
— И вы решили, — продолжает доктор Дитрих, — что вы можете видеть красоту в этих сшитых, склеенных участках, и вы готовы учиться на будущее. Следить за этим коварным локтем, вместе с тем принимая возможность, что боль может прийти снова, надеяться, что на сей раз будет деликатнее, и клей прощения сумеет заделать возникшие трещинки.
Я прислоняюсь к Эйдену.
— Мне нравится эта метафора.
Он обнимает меня одной рукой.
— Мне тоже.
— Вот и хорошо, — бодро говорит она. — Итак, к следующему пункту. Секс.
Эйден умудряется поперхнуться воздухом и отводит глаза. Я нежно похлопываю его по бедру.
Доктор Дитрих с тёплой улыбкой пожимает плечами.
— Давайте поговорим о том, как у вас дела в этом отношении. Рискну предположить, что между вами было нечто интимное. Потому что это, — она показывает на наши тела, прижатые друг к другу на диване, — так и кричит «Мы немножко прогнули под себя правила».
Я краснею. Эйден откашливается и хрипло говорит:
— Да. Правила были немножко прогнуты.
Мой румянец становится ещё гуще, пока я смотрю на свои руки.
— Что ж, это хорошо. Я одобряю. Более того, я снимаю запрет. С одной оговоркой, — она смотрит на Эйдена, затем на меня. — Полная прозрачность в коммуникации. Секс уязвим. Когда вы готовы к такому интиму, я хочу, чтобы разговор и диалог между вами развивались честно и доверительно. Если вы натыкаетесь на препятствие, то сдаёте назад, перегруппируетесь и говорите. Затем снова пробуете подступиться к физической близости. Хорошо?
Лицо Эйдена выглядит мрачным, глаза напряжены. И… я понятия не имею, как это трактовать. Наверное, вопрос в его тревожности и в том, как она повлияла на его либидо, но на Гавайях эта проблема как будто не играла роли. Если дело не в этом, то в чём?
— Ладно, — говорю я ей.
— Да, — шепчет он. — Ладно.
— Супер, — говорит доктор Дитрих, разворачивается на стуле и берёт пульт со стопки бумаг, которая даже мне кажется ужасно беспорядочной. — А теперь к самому весёлому.
Она нажимает на кнопку, и мы оба дёргаемся от неожиданности, когда из узкого столика возле её письменного стола поднимается монитор. Пошарив в ящиках стола, она достаёт два джойстика и бросает нам.
— Пора поубивать зомби.
Эйден хмуро смотрит на неё.
— Вы реально говорите нам поиграть в видеоигры?
Доктор Дитрих вздыхает.
— Твой внутренний педагог постоянно сомневается в моих методах.
Эйден краснеет.
— Извините.
Я беру джойстик и кошусь на Эйдена.
— Он сломал руку, доктор Дитрих. Это даёт мне несправедливое преимущество.
Она улыбается.
— Тогда хорошо, что вы играете вместе. Вы двое против всего мира. Как вам такое?
Эйден поддевает меня бедром, удерживая мой взгляд. Его улыбка ослепляет.
— Мне это очень нравится.
Плейлист: dodie — Ready Now
— Тебе не кажется странным, что моей мамы не было здесь, когда мы вернулись? — спрашивает Эйден.
Я задвигаю чайный ящик бедром и кладу пакетик в кружку.
— Мне это не показалось странным, нет. Она же знала, что мы скоро будем дома, и сказала, что забыла о назначенном бранче. Как по мне, это весомая причина не оставаться, чтобы доложить нам о том, сколько раз Редиска пыталась съесть твои шнурки.
Эйден барабанит пальцами по ноутбуку, сидя спиной ко мне. Я не вижу его лицо, но замечаю напряжение в плечах.
— Ты беспокоишься за неё? — спрашиваю я.
— Я не могу точно сказать, в чём дело. Просто… такое чувство, что что-то тут не так, — он качает головой. — Я слишком всё анализирую.
— Ты мог бы написать ей сообщение, спросить, всё ли в порядке. Может, она скажет тебе, если что-то происходит.
Эйден фыркает, и его пальцы снова принимаются печатать.
— Ага, ибо мама же открытая книга.
— Я знаю, её иногда сложно убедить открыться.
— Это ещё мягко сказано. С другой стороны, мне ли судить?
— Эйден, не принижай себя, — добавив ложку мёда в свою кружку, я закручиваю крышку и смотрю на затылок его милой и упрямой головы. — Сколько я тебя знаю, ты посещаешь психолога. Ты выражаешь свои эмоции гораздо лучше почти всех мужчин, что я знаю. Не считая моих братьев, и Боже, как я хочу, чтобы они выражали меньше.
Он сухо смеётся.
— Да, но мне всё равно предстоит ещё много работы.
— И ты занимаешься этой работой. Мы оба над этим работаем.
Эйден оборачивается через плечо и встречается со мной взглядом.
— Да. Это правда.
Чайник начинает свистеть. Я снимаю его с конфорки прежде, чем он переходит на визг.
— Что-нибудь нужно, пока я здесь?
Притворно прищурившись, Эйден говорит:
— Мне нужно оправиться от того факту, что все эти годы мы не играли в видеоигры, потому что моя жена сказала, цитирую, «Я ими не увлекаюсь», а потом ты пошла и разгромила этих зомби на приёме у психолога.
Я улыбаюсь из-за стола, наливая кипяток в мою кружку.
— Я не говорила, что не умею играть, только то, что я ими не увлекаюсь. Ибо правда не увлекаюсь. Акс, Рен и я время от времени играли, поэтому я хорошо научилась.
Он качает головой.
— Я вообще уже не уверен, что знаю тебя.
У меня вырывается тёплый смешок, когда я прохожу в гостиную и плюхаюсь на диван с другой стороны. Потягивая чай, я смотрю на Эйдена поверх кружки, наблюдая, как он с трудом печатает из-за гипса. Его пальцы могут нормально двигаться, но ему явно больно.
— Хочешь подиктовать мне? — спрашиваю я.
Он бросает взгляд в мою сторону.
— Прошу прощения?
— Я предложила печатать под твою диктовку, — я кивком показываю на его компьютер. — Похоже, печатать больно. Я могу помочь тебе более эффективно расправиться с ответами на письма, наверстать, и потом тебе не придётся терпеть такой дискомфорт.
Его лицо остается непроницаемым, наши взгляды не отрываются друг от друга. Наконец, он моргает.
— Да. Это… это было бы здорово. Спасибо, — он аккуратно поднимает ноутбук одной рукой и ставит на мои колени.
Я поворачиваю его под удобным углом, затем ставлю кружку на журнальный столик.
— Готова.
Эйден подкладывает подушку под свою загипсованную руку, но потом хватает мои ноги и укладывает
