это.
— Давай посмотрим, насколько ты мокрая, малышка. Как изголодалась по мне эта киска.
Она хныкала, тихий звук срывался с ее губ. Я хотел больше таких звуков. Я хотел, чтобы она плакала. Чтобы она кричала. Умоляла.
Мои руки скользили по ее икрам, бедрам, задирая платье все выше и выше. По ее коже побежали мурашки. Господи, она промокла насквозь, до самых трусиков. Тонкая ткань обрисовывала шов ее киски, набухшие губы, влажное пятно прямо там, где должны были быть мои пальцы.
Из моего горла вырвался рык. Первобытный и территориальный.
— Такая, блядь, мокрая, — всегда такая мокрая. Всегда жаждущая угодить. — Хочешь мои пальцы, голубка? Или мой рот?
Она схватила меня за волосы.
— Все, — она покрутила бедрами, и ее киска сжалась. Прямо здесь, перед моим чертовым лицом. — Дай мне все.
Это. Господи, это. Вот почему она поставила меня на колени.
Я оттянул ее трусики в сторону и вдохнул ее. Затем выдохнул обратно. Мое дыхание на ее киске было обещанием. Я сделаю так, что тебе будет охуенно хорошо. Я был обязан сделать это для нее. Для себя. Для нас. Мы мучили себя четыре долбаных года. У меня было столько времени, чтобы наверстать упущенное, и я собирался проводить каждый день до конца своей жизни, делая именно это.
— Грей… — она выгнулась дугой, ее голос был заикающейся мольбой.
Я провел подушечками больших пальцев по ее губам, а затем прижал один к ее клитору. Ее пальцы сжались в моих волосах.
— Подними ногу. Положи ногу мне на плечо, — мне было все равно, что ее каблуки впиваются в мою кожу. Я испытывал боль и похуже. — Да, блядь, — это движение открыло ее для меня еще больше. Я провел большим пальцем по ее центру, скользнул им вниз по киске, потом обратно вверх. Она была ничем иным, как гребаным раем. Я просунул внутрь один палец, затем два. — Умоляй меня, милая голубка.
— Пожалуйста, сэр. Заставьте меня кончить, — она хныкала. — Мне это так чертовски нужно.
Блядь.
Я погрузил пальцы глубоко внутрь нее, наслаждаясь тем, как она чувствует себя рядом со мной. Такая горячая. Такая мокрая. Она работала своей киской против моих пальцев. Я трахал, трахал, трахал ее сильнее. Я был потерян в ней. Ничего не существовало, кроме небрежного, влажного звука моих пальцев в ее киске и ее стонов, становящихся громче с каждой секундой. Моя красавица любила глубоко. Она любила грубость. Она оседлала моих демонов. Она владела ими.
— Блядь, Грей. Святое дерьмо, — она крепко, так крепко обхватила меня, сжимая мои пальцы. Я добавил третий, а затем поднес свой рот к ее клитору, как раз когда она перешагнула через край.
Крик, сорвавшийся с ее губ, был чистым, блядь, совершенством. Это было искупление, прощение и спасение. И это было мое. Я сделал это с ней. Может быть, я не заслужил этого. Я был уверен, что не заслужил. Но я все равно принял это. Каждый раз, когда она кончала, это было то, что было. Это было то, чем она была. Лирика в песне падшего ангела.
Я вынул из нее пальцы, зная, что именно так я буду присутствовать на коронации. Отмеченный ею. Покрытый ее соками. Пахнущий ею. Я не собирался смывать ее с себя.
Я поправил ее трусики, сбросил платье и встал. Ее лицо раскраснелось, глаза все еще были темными и остекленевшими от блаженства после оргазма.
Она облизала губы, затем ухмыльнулась.
— Я думала, мы опоздывали.
Кто-то постучал в дверь, прежде чем я успел ответить. Линкольн.
Я поцеловал ее в лоб.
— Похоже, мы как раз вовремя, голубка.
* * *
Коронация была искренней, величественной и такой, какой заслуживала Энистон. Всю церемонию я прижимал Лирику к себе. Она напряглась, когда мы только вошли в собор, но мы с Линкольном заверили ее, что здесь безопасно. С нами она была в безопасности. С нами обоими.
Кошмар был позади. Пришло время начать исцеление.
Шесть месяцев спустя…
Дворец гудел от возбужденной болтовни. Энистон была в своих апартаментах, десятки людей помогали ей одеваться к свадьбе. Чендлер превратил кабинет Уинстона в покерную комнату и в данный момент играл там со всеми парнями. Персонал дворца порхал по коридорам с бельем, цветами и подносами с напитками, словно симфония бабочек. В воздухе витало волнение, которого здесь давно не было. С тех пор как стало известно, что Уинстон и Сэди были замешаны в торговле людьми и совершили двойное самоубийство, как только об этом стало известно, над Айелсвиком нависло темное облако. Грей мог бы скрыть их смерть, как это часто делало Братство, но он сказал, что они не должны так легко отделаться. Он хотел, чтобы мир узнал, какими чудовищами они были на самом деле. Я не могла сказать, что не согласна.
Я была в своем номере, помогая Киарану завязать галстук.
— Это было так? Когда ты выходила замуж за моего отца? — спросил он, когда я подняла воротник его рубашки.
А наша свадьба была такой же?
Она была элегантной и официальной. Я надела красивое платье, и мы обменялись клятвами в присутствии знатных гостей. Но никого из моих друзей там не было. Не было моей семьи. Я даже сказала Грею, что это не по-настоящему, а он ответил мне, что это настолько реально, насколько это возможно. Оказалось, он был прав.
— Да. Это было очень похоже на это.
Я подумала о нашей церемонии с Линком и о том, насколько она была другой. Мы стояли перед нашими друзьями, на пляже, где Каспиан и Татум произносили свои клятвы. Мы дали обещания и скрепили их кровью. Не было ни толпы, ни цветов, ни элегантного приема, но это было так же реально, как то, что я разделила с Греем.
Я протянула шелковый галстук через воротник Киарана, затем завязала его спереди.
— Вот так, — сказала я, расправляя узел. Я откинула воротник и разгладила переднюю часть его рубашки. — Красавчик, как всегда.
— Может, когда-нибудь ты научишь меня делать это самому? — спросил он.
Конечно, он хотел сделать это сам. Официально он был Ван Дореном. Вчера Грей подписал бумаги.
Я улыбнулась.
— Конечно, — я сделала паузу. — Но только если ты научишь меня, как правильно чистить лошадь.
Он улыбнулся в ответ, и у меня перехватило дыхание. Он был так похож на своего отца, что у меня защемило сердце.
— Договорились, — сказал он.
* * *
— Ты должна быть
