Все, все, заканчиваю и слушаю вас. Вы как редактор, эксперт… Я хотела бы только еще раз подчеркнуть: люди не всегда встречаются, когда свободны. Иногда нужно дождаться настоящего союза.
А откуда вы знаете, что он перешел на другую работу? Я ведь не говорила… Говорила? Мне казалось, что нет…
Как это ушел с работы?..
Так вы не из журнала?
Как это?
Как это… он вас прислал?
Дал вам прочитать, просил простить и освободил от обязательств…
Это невозможно…
Он вас попросил?
Не верю…
Потому что я не расслышала вашей фамилии… Как это я не дала вам сказать?! Позвольте, я вообще не собираюсь этого слушать!
Я это опубликую и покажу всем! Всем! Это вас скомпрометирует. Что он мог понять? Такие, как он, не способны ничего понять! Никогда!
В таком случае желаю вам счастья с мужчиной, который лжет, у которого даже не хватило духу прийти самому, который свою жену присылает к любовнице. Который, словно флюгер на крыше, словно вещь, которая лежит так, как ее положат. Ничтожество, слышите, ничтожество!!! Скажите ему, что он ничтожество!
Прощайте!
Но я не сдамся. Вы меня не уничтожите. Ни он, ни вы. Никто меня не уничтожит. Мир жесток, но я не сдамся…
— Нет, не так. Милый мой, чудо мое…
Дверь была закрыта. Она никогда не закрывала свою комнату. Но сейчас дверь закрыта.
Чтобы он не мог войти.
Он вернулся раньше, чем пообещал утром.
Не позвонил. Не предупредил. Хотел сделать ей сюрприз.
— Любимый… чудный…
Это все доносилось из-за двери.
Он осторожно убрал руку с дверной ручки. Он не унизится до такой степени, чтобы войти. Ее голос. Голос, который поразил его так, что он полюбил ее, сделал своей женщиной. Он дал ей все. У нее было все, что она хотела.
А она его предала. Никто на свете его так не предавал. Ведь он ей доверял. Он поверил, что не все женщины продажные девки. Он чувствовал, что она отвечает ему взаимностью, и впервые в жизни ощущал себя любимым.
Сейчас, стоя у двери, он понял, что ошибался.
Да.
Из-за двери раздавалось:
— Нет, не так…
Она не одна.
Он этого не позволит.
Она не ждала его так рано.
Он знал этот слегка приглушенный голос. Словно сдавленный. Слегка простуженный. Срывающийся. Гортанный. Когда он прижимал ее к себе, обнаженную, ее голос становился мягким, хрипловатым. Она говорила: нет, нет, а он слышал: да, да. С этой легкой хрипотцой в горле она начинала дрожать, а ее лоно почти незаметно придвигалось к нему. С этим почти неуловимым дрожанием в голосе в унисон дрожанию бедер ее «нет» превращалось в «да».
— Да, да. — Ее голос из-за дверей. — Ах ты шалун!
А к нему она так никогда не обращалась.
С такой радостью.
И тишина.
Тот не ответил.
Он тоже мало говорил. Когда касался ее тела, он не должен был говорить. Он был с ней. Чувствовал ее. Целовал. Склонялся над ее полными грудями, а она сильно прижимала его к себе. От нее исходил настолько сильный запах женщины, что у него кружилась голова. Они принадлежали друг другу. Он ласкал губами ее лоно так, что дрожь охватывала ее всю, — он старался продлить это мгновение как можно дольше. Она ослабевала и расцветала для него.
— Иди, иди ко мне… — донеслось из-за двери, — не делай так… Любимый мой, ты прелесть… не кусайся…
Ее голос звучал так нежно.
Хотя бы взглянуть на нее.
Но не к нему она обращалась «мой».
А ведь когда их тела соединялись, мир рушился и возрождался. Он любил ее. Доверял ей. Он знал, что она другая — верная и преданная.
Он отвернулся от двери ее комнаты, из-за которой доносился тот самый гортанный смех и слова:
— Ой, ну что ты делаешь… Ну иди, иди ко мне…
Слова, предназначавшиеся ему. Только ему… Никогда больше.
Он никогда больше ее не увидит. Он боялся, что если еще раз посмотрит на нее, то она снова его обманет. А он не хотел быть обманутым.
Медленно прошел в холл, оказался в кабинете. Налил себе виски со льдом. Когда он возвращался домой, она всегда подавала ему выпить. Три кубика льда, капля лимона, полстакана виски.
«Виски не подают с лимонным соком», — говорил он.
А она смеялась в ответ: «Теперь ты знаешь, что пришел домой, я тебя жду. Никто никогда не будет подавать тебе виски с лимоном, только я, и это навсегда».
Она ошибалась.
Так же как и он.
Он протянул руку к внутреннему телефону:
— Пришлите охрану, немедленно.
Голос у него был неживой.
Когда в дверях появился Артур, он уже знал, что делать. Отдал краткий приказ. Обсуждению не подлежит. Следы убрать, он больше никогда не желает об этом слышать.
Молчать.
Выполнять.
Если на лице Артура и появилось удивление, то оно немедленно скрылось под маской человека, всегда выполняющего приказы. Беспрекословно. Без лишних вопросов.
Он слышал шаги Артура, поднимающегося по лестнице. Взял стакан и выпил залпом. Сейчас Артур войдет — уже не слышно шагов, мягкие ковры заглушали любой звук. Через мгновение все будет кончено.
Ковры того цвета, который она любила. Все для нее. Он поверил, что можно изменить мир. Отказался от своих прежних интересов — под ее влиянием он изменился. Артур уже давно никого не убивал по приказанию босса, ведь она считала, что можно быть добрым и честным, и он обещал, что больше никого не обидит.
Но это обещание теперь ни к чему его не обязывало.
Потому что она его предала.
Еще секунда, и Артур спустится. Все будет в прошлом.
Он никогда не даст себя обмануть.
До того как Артур появился в дверях, он успел выпить еще один стакан виски.
— Сделано? — Его голос звучал естественно.
— Да.
— Обоих?
Он знал, кому поручить это дело. Вот и все. Он придет в себя. Артур будет молчать. Никто ни о чем не узнает.
— Что прикажете делать с котом?
Он отвернулся от окна и посмотрел на Артура. Маленький светло-коричневый котенок вытягивал лапы, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Артур держал его в вытянутой руке, отстранив от себя.
— Вы не сказали, что делать с котом. Госпожа Кристи принесла его сегодня утром. Не знаю, что с ним делать. В комнате, кроме госпожи, был только этот кот.
ПОСЛЕДНИЙ ВАЛЕНТИНОВ ДЕНЬ
— Я вернусь не раньше одиннадцати.
Она прислушалась к своему голосу: он звучал непривычно — как записанный на пленку, будто и не ее собственный вовсе. Но это уже не имело значения, потому что она приняла решение.
— Так поздно?
— Да, — подтвердила она, стараясь не замечать в голосе Анджея разочарования.
— Будь осторожна.
Она взглянула на телефон.
А разве она когда-нибудь была неосторожной?
— Я вернусь к одиннадцати.
Тогда будет слишком поздно, чтобы разговаривать.
— Мне кажется, сейчас не время для такого разговора. — Она посмотрела на него, с трудом скрывая нетерпение.
Было поздно.
— Тебе всегда так кажется. Просто посмотри на меня, ну пожалуйста, посмотри мне в глаза.
Она медленно обернулась, маленькая радуга на. мгновение заиграла на свету и погасла, как внезапно потушенная керосиновая лампа или свеча. Казалось, можно было ощутить запах только что погашенного фитиля, который, устав бороться за жизнь, клонится в липкий, мягкий воск, медленно и необратимо.
— Посмотри на меня, — попросил он.
Она не могла смотреть на него. Каждое его движение было чужим и раздражало. Что бы он ни делал: доставал ли чашки, заваривал ли чай, сыпал ли на приготовленный фильтр ароматный кофе, мыл ли посуду, или выбрасывал использованный фильтр в мусорное ведро.
То, как он двигался, поправлял волосы, расправлял плечи, щурился — все это вызывало в ней ненависть, которая упрямо рвалась на свободу, несмотря на попытки запрятать ее поглубже.
Она не могла смотреть на него. Закрыла глаза и увидела Того Мужчину. Мужчину, который ушел от нее шесть лет назад. Который ее оставил. Ее ладони, благодарные, вдохновленные его взглядом, улыбкой, нетерпением, ладони, жаждущие ласки, для него становились нежнее и с радостью служили ему.
Для Того Мужчины она с любовью заваривала и кофе, и чай. А когда однажды, у него дома, его руки протянули ей ароматный напиток… От этих воспоминаний по спине пробежали мурашки. Казалось, она вновь ощутила на языке каждую восхитительную каплю этого нектара. В руках Марчина чашки не теряли блеска, а чай приобретал необыкновенный вкус и запах.
— Посмотри на меня, — услышала она голос мужа и заставила себя обернуться. Посмотрела.
Морщинки вокруг глаз. Отвратительные. Ненавистные. Этот умоляющий взгляд выцветших голубых глаз. Круги под глазами. От недосыпания и беспокойства. Эти круги на сухой, пергаментной коже, просящей о милосердии, — для нее.
— Я смотрю.
— Ведь мы столько лет прожили вместе.
Голос был хриплый, он когда-то курил.
Ее передернуло. Она не хотела слышать этот голос.
— Я иду спать.
— И все эти годы для тебя ничего не значат?
