Он точно знал, что в любом случае все сводится к сексу, и отвергал все предварительные игры, поэзию. Он не чувствовал себя виновным и не собирался доказывать кому бы то ни было серьезность или легковесность своих намерений.
С Сашей тогда было очень тяжело – она не умела страдать вслух, любое слово нужно было из нее вытягивать: как будто мы с ней были две команды по перетягиванию каната. Я содрала себе с ней все руки, меня это раздражало, я тайно сочувствовала Никите, хоть и понимала, что он не прав, что он – плохой человек.
Никита влюбился. В ту самую худенькую блондинку, которая оказалась Викой.
Вика была, конечно, очень красива – и это торжество эволюции стало нашим всеобщим Ватерлоо.
Долгое время мы считали самой красивой Настю – скорее благодаря ее самоуверенности, чем природным качествам. Настя была, наверное, работой великого автора, над которой тот, достигнув могущества и сложив в темный угол мировую славу, посмеивается, даже стесняется ее, но все же немного любит как часть самого себя.
Вика была шедевром. Не просто совершенством – она вся светилась.
У них с Никитой было много общего. Она приехала в Москву в шестнадцать лет, с бестолковой матерью и старшей сестрой – теперь угрюмой замужней женщиной двадцати пяти лет, которая сразу же из-под венца превратилась в тыкву.
Вика где-то кем-то работала, кажется, даже крупье, потом у нее завязались сложные отношения с женатым мужчиной.
Мужчина бредил ею, но не разводился – от этого решительного шага его ловко удерживала сама Вика, одновременно подогревая в нем чувство вины. Она говорила, что не может разрушить его брак, не простит себе этого, но при том так удачно страдала, что любовнику дешевле было бы пару раз развестись – печальная Вика вытянула из него намного больше, чем он потерял бы при разводе.
Вика присоединилась к нашей компании не из-за Никиты.
Мы ей понравились. Она перешла на новый уровень – ей хотелось не только полезных, но и веселых знакомств, а все мы, разномастные, в целом представляли собой довольно колоритную группу золотой молодежи.
Почему-то никто ее не возненавидел. Она была настолько хороша, что девушкам не было никакого проку с ней соперничать, молодые люди же быстро пришли в чувство – для них Вика была недоступна.
И только Никита не мог успокоиться. В его переживаниях не было и толики того, что другие люди называют любовью – он хотел ее физически, но мечтал об этом с таким неистовством, что казался безумцем.
– Никит, нет ощущения, что об тебя вытирают ноги? – спросила я его, когда Вика прислала ему очередное сообщение из серии: «Можешь отвезти меня домой? Я в Барвихе пьяная».
Вика не была коварной обольстительницей, сердцеедкой. Просто у нее было так много поклонников, что она могла выбирать. И любой мужчина понимал: либо он едет за ней в Барвиху, или же она найдет для этих целей кого-то еще.
Саша знала, что у него с Викой ничего нет.
И у нее хватило уважения к себе, чтобы не возненавидеть Викторию. Она ненавидела Никиту.
– Я не понимаю, у тебя что, проблемы с сексом? – возмущалась я. – Да ты завтра же найдешь себе нового мужика, и лучше, и краше!
Я преувеличивала, но не слишком.
Просто ни один человек не заслуживает того, чтобы им пренебрегали.
Всегда найдется тот, кому отчего-то необходимо тебя любить, и вопрос лишь в том, с кем ты его сравниваешь.
Саша была мудрее всех нас, но ей было всего двадцать лет, и она просто никак не могла отказаться от своих надежд. Если в двадцать ты говоришь себе: тот человек мне не подходит, потому что он – эгоист и никогда не будет любить меня так, как я того заслуживаю, значит, с тобой что-то не в порядке.
Так можно сказать лишь в двух случаях: если ты не влюблен, или когда тебя даже не ранят, а сразят наповал или бросят, и ты принимаешься запоздало утешать себя.
Саша не могла оставить борьбу.
– Почему? – настаивала я. – Почему он?
И Саша мне рассказала.
Секс был потрясающий.
Когда человек влюблен, все искажается – внешность, характер, секс. Любовь – царство кривых зеркал, где все делается лучше. Но однажды ты обнимаешь любимого, целуешь, и все на первый взгляд как обычно, и вдруг оказывается, что он двумя руками не может найти в штанах собственный член. Чары прошли.
Случается и так, что идут годы, и ты все чаще сомневаешься, надо ли оставаться рядом с этим странным человеком, – но едва вы оказываетесь в постели, начинается магия.
Никита был нежным. Его нежность ничего не значила, он просто любил ласковые прикосновения, он тискал Сашу как кошку, для которой через минуту не жалел пинка – если кошка не только брала то, что он давал, а еще и требовала добавки.
Никита никогда не был злым – его просто не интересовали желания других людей. Он и не догадывался, что нужно обращать на это внимание.
Была и еще одна особенность. Никита любил жизнь. Он приходил домой поздно, после какой-нибудь девицы, и действительно радовался тому, что дома Саша, и любил ее, и покупал ей что-то вкусное, и мог среди ночи ее разбудить, если ей снился кошмар (пока Саша была с Никитой, кошмары ей снились часто), прижать к себе, пожалеть, подогреть для нее молоко.
Она не могла без того хорошего, что в нем было.
Но если чувства он раздавал без разбора, то в материальном мире все считали его прижимистым. Никита в уме подсчитывал каждый рубль. Хорошую машину он купил только потому, что это было вложение – на машину он ловил девушек.
Одевался очень скромно, причем в явно поддельные вещи с надписями «Армани», «Гуччи».
Когда Саша выкинула все его барахло, был скандал. Никита рвался в Теплый Стан, к спекулянту, торговавшему всеми этими тряпочками, и едва не плакал, когда Саша спрятала ключи и заявила, что одеваться они поедут вместе.
Он все-таки уговорил ее отправиться к спекулянту. Саша доложила, что чуть не плакала – в этой квартире убогие и сирые, поддельные одежки выглядели рабами где-нибудь на Тортуге – их всех хотелось спасти, что было абсолютно невозможно. Саша утащила Никиту из этого дома скорби и отвела в нормальный магазин.
Она купила ему хорошую одежду. По идее, Никита должен был предложить и ей приодеться, но наш скупой друг только угостил ее обедом.
Саша уверяла, что так даже лучше – она всего добьется сама, ни от кого не будет зависеть. Она просто не знала тогда, как это приятно, если кому-то для тебя ничего не жалко.
К его изменам к тому времени она, кажется, привыкла.
– Заведи себе кого-нибудь, – предложила ей Настя.
Саша насупилась. Наверное, она не умела «заводить» – она умела влюбляться, и наши циничные советы, наши лихие истории были ей не то что неприятны, она просто замыкалась в себе, отстранялась.
