Теперь Инга бы не решилась, даже если бы чувствовала себя сносно. Она уже успела понять, что это невозможно. Раньше главным препятствием ей казался забор, и она ломала голову, строя планы, как его преодолеть. Вспомнила, что видела за домом беседку, понадеялась, что там найдутся скамейки или стулья, которые можно будет перетащить и наставить друг на друга…
На самом деле до забора она даже не дошла. Бесшумная чёрная тень возникла словно из ниоткуда. Огромная, достающая ей почти до подмышек. Недобрая. Непреклонная и безжалостная, как все в этом доме.
Инга сразу поняла, какой наивностью было прихватить из холодильника найденную там колбасу и думать, что этим получится подкупить пса. Она, конечно, всё же попыталась, но зверь даже не взглянул на упавшую перед ним еду.
Раньше ей приходилось близко иметь дело только с одной собакой — доброй и безобидной дворнягой, принадлежащей их соседям по даче. Та, казалось, обожала всех людей на свете. А на любой грозный окрик, не говоря уже о применении силы, реагировала бегством.
Инга понадеялась, что уж боль на всех действует одинаково. И когда туша с грозным рычанием навалилась на неё, опрокидывая на землю, Инга уколола её присвоенным на кухне же разделочным ножом — несильно, желая только испугать и прогнать животное, но не навредить всерьёз.
Что было потом, помнилось фрагментами. Жуткий оскал, дикая боль в плече, собственный крик…
Инга шевельнулась, пытаясь принять более удобное положение. Плечо болело, и боль не становилась меньше. Наоборот, казалось, она разрастается, с каждым пульсирующим приступом всё дальше захватывает тело.
Невозможность повернуться, сесть или ещё как-то изменить положение приносила дополнительные страдания. Инга старалась не концентрироваться на ощущениях, но как назло думать о чём-то другом не получалось.
Ужасно хотелось пить. Инге казалось, что у неё поднимается температура. Неудивительно после такой ночи!
Мысль о том, чтобы покричать и всё-таки попробовать выпросить обезболивающее или хотя бы кружку воды, уже не вызывала категоричного протеста. Нет, она ещё не готова была сдаться, но мысли о такой возможности начинали настырно лезть в голову, заставляя её злиться на саму себя.
Чтобы не поддаться слабости и не изменить себе, подчинившись чужим правилам игры, Инга снова постаралась переключиться на другие мысли.
Как бы то ни было, она до сих пор жива. И судя по тому, что Ветров даже расщедрился на врача, в ближайшее время убивать её никто не собирается. Как, впрочем, и отпускать. Значит, на какое-то время она точно останется здесь.
Инга подозревала, что в дальнейшем для неё уготована незавидная судьба. Возможно, продажа в рабство или разборка на органы. Однако прежде Ветров наверняка постарается вернуть ей относительно товарный вид. Значит, у неё есть время. И его надо использовать с умом. Прежде всего добиться, чтобы её избавили от наручников. Даже если для этого придётся чем-то поступиться.
Когда к ней вернётся свобода передвижения, можно будет снова подумать о бегстве. Конечно, не о такой глупой попытке. Но рано или поздно ей обязательно представится настоящий шанс. Днём собаки сидят на цепи. А обитатели дома регулярно покидают его пределы. Возможно, у неё получится проникнуть в машину Ветрова и спрятаться в багажнике. А уж когда он, сам этого не зная, привезёт её в город, она сможет убежать.
Воодушевлённая пусть зыбким, но всё же планом, Инга осмелилась в мыслях шагнуть ещё дальше. Пока она остаётся пленницей, она может больше разузнать о Ветрове. Если только она сможет свободно передвигаться по дому, есть смысл улучить минуту и наведаться к тому в кабинет. Кто знает, не получится ли обнаружить что-то, что сможет стать оружием против него? Какие-нибудь документы, способные разоблачить его теневую деятельность? Конечно, она уже не пойдёт с этим в полицию, но обязательно придумает, как не позволить ему ускользнуть от расплаты.
* * *
Феликс не сводил глаз с монитора, на котором застыло изображение гостевой спальни. Зеленцова лежала, прикусив уголок одеяла. По вздрагивающему горлу можно было догадаться, что наедине с собой она перестала изображать непробиваемую амазонку и всё-таки позволила себе скулить от боли и жалости к себе.
Иногда она ёрзала на кровати, стараясь найти удобное положение, и сразу же морщилась. Видно, покалеченная рука ощутимо давала о себе знать.
Странно, но ни яркая царапина на подбородке, ни болезненная бледность её не портили. Наоборот, она сейчас казалась нежной и хрупкой. Настолько, что её хотелось защитить.
И в то же время в душе по-прежнему жила злость, заставляющая задушить на корню сочувствие и тревогу. Злость на то, что он оказался не прав. Ни боль, ни пережитый ужас не подтолкнули её к смирению. И Феликс уже не понимал, как к этому относится. Хочет растерзать её окончательно, чтобы больше не мучиться воспоминаниями о дорогом человеке, глядя на девчонку, или наблюдать за ней дальше, узнать получше. Последнее казалось предательством по отношению к Ларе. Будто он хочет сгладить потерю, ища в ком-то её тень.
— Что происходит? — поинтересовался сидящий напротив начальник охраны.
Они были знакомы уже лет двадцать, и четырнадцать из них Глеб Молотов работал на Ветрова. Как это часто бывает, за такое время рабочие отношения трансформировались в доверительные полуприятельские.
— А в чём дело? — вопросом на вопрос ответил Феликс.
Он понимал, что привлекло внимание приближённого, но углубляться в тему не хотел. Но Молотов намёк не понял. Или не захотел понимать.
— Девка в тебя стреляла. Не зная, что пистолет не заряжен! После этого ты селишь её рядом с собой, как заглянувшую на огонёк родственницу. А когда её корёжит от боли, отказываешь в уколе. Что это значит?
— Лучше ответь, куда смотрели твои дармоеды? Как она смогла выйти?
— С этим я разберусь. Но с девкой-то что? У нас есть запись её выстрела. Можно закрыть её за покушение. Или лучше определить в дурку, после этого точно уже не доставит проблем.
— Нет! — Феликс сам не понял, чем его взбесило предложение приближённого.
Вариант был вполне реальным и даже логичным. Всё тот же знакомый следователь легко оформил бы дело, и вопрос с Зеленцовой был бы решён. Не может же он, в самом деле, до конца дней держать её здесь.
Начальник охраны непонимающе пожал плечами и спросил, вторя его размышлениям:
— Будешь и дальше проверять её на прочность? Что ты в неё вцепился, не пойму?
Ветров нахмурился, услышав оценку своим действиям со стороны. А ведь он действительно испытывал её. Выжидал, чтобы она окончательно подтвердила обнаруженное сходство или разрушила иллюзию. Причём он даже не знает, какой вариант предпочёл бы. И зачем ему вообще это знать? Он ведь не собирается предавать Лару.
Взгляд снова устремился на монитор. Зеленцова в очередной раз попыталась сесть, уже знакомо поморщилась и облизала явно пересохшие губы. Бледность сменилась таким же нездоровым, лихорадочным румянцем.
— Позже поговорим, — бросил он Глебу, решительно поднимаясь с кресла.
Всё-таки нужно было дать девчонке обезболивающее. И жаропонижающее заодно. И покормить. Как бы она себя ни вела, он всё же не садист. И её вид сейчас не приносил ему никакого удовольствия.
Глава 6
Хлопнула дверь. Инга невольно сжалась, чувствуя, как сердце от волнения подскочило куда-то к горлу. Она надеялась, что о ней вспомнят и всё-таки проявят хоть немного великодушия, однако в то же время боялась, что всё может оказаться и наоборот. Если Ветров так обозлился за попытку побега, что не посчитал полученную рану уже достаточным наказанием, то неизвестно, чего ещё от него можно ожидать.
Сказать честно, человек, в руках которого она оказалась, приводил Ингу в тупик. Он спокойно, едва ли не с любопытством слушал всё, что она безрассудно наговорила в попытках его уколоть. Устроил спектакль с пистолетом и не вышел из себя из-за её готовности его убить. Не отправил её обратно в жуткий подвал, хотя точно понял, что это верный способ её уничтожить, превратить в ничего не соображающее и трясущееся от страха существо. Но проявил настоящую жестокость, когда ей и без того было невыносимо.
