Это отличный, яркий матч, полный волнительных и опасных моментов. С большим трудом «Альтаир» вырывает победу у противника. Я кричу и топаю ногами, радость победы пропитывает насквозь. Игра позволяет выплеснуть скопившуюся негативную энергию, переработав ее в азарт, острое возбуждение и кураж. К моменту награждения я даже слегка охрипла.
Домой на выходные Костик ехать оказывается. По случаю победы руководство устраивает команде выездной праздник. На арендованной турбазе спортсменов ожидает отдых, а также суббота, полная развлечений от видеоигр до пейнтбола.
Получив внушительную порцию объятий от сына, я, чувствуя смертельную усталость, плетусь к автомобилю. Погода за что-то мстит всему человечеству. Шальной порывистый ветер, ледяной косой дождь, бурлящие потоки грязи на дорогах и арктический холод органично создают атмосферу апокалипсиса.
Прогревая любимый черный внедорожник, я мысленно радуюсь, что этот долгий день близится к завершению. Может, теперь я действительно буду прислушиваться к приметам. Еще ни разу в жизни пятница тринадцатое не была ко мне столь безжалостна. А может, меня в целом прокляли? Эта неделя выдала мне годовой запас несчастий. Десять казней египетских в одном флаконе. Вздохнув и взглянув в зеркало дальнего вида на свой красный глаз, особо жутко выделяющийся на бледном лице, трогаюсь к дому.
Улица Воинская, хоть и считается городом, но фактически находится за его чертой, так что до дома ехать не меньше часа, учитывая скорость в сорок километров в час и нулевую видимость на дорогах.
Не смотря на непроглядную темень и тугие струи, заливающие лобовое стекло, машина уверенно двигается в заданном направлении. А потом я въезжаю на Пролетарку. Это район бывшего известного на весь Союз химического завода, ныне пустующего, развалившегося, разворованного с зияющими черными окнами на мрачном сером фасаде, словно пустые глазницы полуразложившейся жертвы стервятников.
В динамиках мурлыкает Стинг. Сиденье греет поясницу. Сухой теплый воздух из печки обдает жаром холодный нос. Все меняется в один миг.
Из кустов прямо под колеса выскакивает на трех лапах жуткая псина. Длинная узкая морда без ушей. Тонкие непропорционально вытянутые ноги, делающие ее похожей на неуклюжего новорожденного олененка. Мокрая. Грязная. Абсолютно несчастными глазами животное смотрит мне в душу сквозь залитое водой лобовое стекло. Доли секунды растягиваются на минуты, пока я разглядываю на дне черных затравленных глаз боль и отчаяние.
Я дергаю руль влево и едва избегаю столкновения с собакой. Колеса шуршат по гравию обочины, стучащей по дну автомобиля мелкими камнями. Раздается хлопок и меня юзом тянет в кювет. Выкрутив руль в обратную сторону, я рывками жму на тормоз, пытаясь выровнять машину. Внедорожник замирает на краю канавы.
В динамиках по-прежнему мурлычет Стинг, но все, что я слышу – это оглушающий грохот собственного сердца. Бух-Бух-Бух стучит оно повсюду – в желудке, в висках, на кончиках трясущихся пальцев.
Едва я подумала, что пронесло, как автомобиль резко сползает в глубокий ров вместе с обвалившейся подмытой проливным дождем почвой. Все замирает. Мотор глохнет. Тьма и остервенелые капли дождя заглатывают внедорожник, как Кракен Черную Жемчужину.
Подождав, пока пройдет шум в ушах, я натягиваю пальто и выхожу под ледяной дождь. Тонкие каблуки утопают в месиве из глины и прошлогодней травы. Обхожу кругом машину, вглядываясь во мрак уставшими глазами.
Твою дивизию!
Из заднего колеса торчит кусок арматуры или что-то вроде того. Очевидно, что на этом авто я сегодня уже никуда не уеду. Хочу вызвать эвакуатор, но телефон, как не удивительно, сдох.
Проклятье!
Это чистой воды проклятие!
Оглядевшись, пытаюсь понять, как выбираться из этой стремительно наполняющейся водой ямы. Стараюсь не анализировать, откуда она здесь вообще взялась, а просто крою по чем свет стоит дорожных рабочих. Ни знаков, ни ограждений вокруг не наблюдается. Я забираю из машины документы и свои вещи. Закрываю несчастный автомобиль и ползу наверх, цепляясь за торчащие на склоне скользкие ветки пожухлого бурьяна.
К тому времени, когда я оказываюсь на дороге, ледяной озноб колошматит тело, как электрический стул смертника. Мои модные брючки перемазаны вязкой глиной. Замшевые ботинки насквозь промокли. Пальто потяжелело, напитавшись дождем, и щедро пропускает за шиворот обжигающие холодом капли.
Вокруг ни души. Ни одной попутки. Только мерцающие вдали огни захудалой Пролетарки.
Собрав в кулак остатки воли и сил, я решительно движусь на свет, как мотылек на огонь.
Глава 5.
«На рогах» - горит зеленым неоном жуткая вывеска. Посередине входной клепаной двери мутной желтой дымкой светятся глазницы в красном оленьем черепе. На острых ветвистых диковинных рогах холодным блеском сверкают металлические наконечники.
Странное, жуткое место. Я оглядываюсь в поисках альтернативы, но вокруг царит только хаос воды и грязи, а в отдалении моргают неприветливые тусклые окна обшарпанных пятиэтажек.
Дрожащей, мерзлой и красной, как ледяные креветки в супермаркете, рукой я тяну кольцо металлической ручки и шагаю в сомнительное пристанище.
Полумрак помещения встречает теплом и мягким запахом ячменного солода. Внутри бара поразительно чисто и спокойно, несмотря на уличное ненастье и льющийся из динамиков тяжелый рок. Компании за столиками мирно беседуют, наслаждаясь вечером и янтарными напитками. Кто-то добродушно посмеивается, кто-то толкает проникновенный тост, кто-то задумчиво таращится в никуда. По полу мягко стелется густой сизый туман, а по стенам и потолку в сказочном медленном вальсе кружатся солнечные зайчики, перескакивая по впечатляюще удивительным рогам, украшающим одну из стен заведения.
Я подхожу к барной стойке. Грязная, мокрая, и продрогшая, своими синими волосами я, очевидно, напоминаю далеко не птицу счастья, а скорее подбитого взъерошенного селезня. Мощный татуированный бармен с тяжелым крестом на пузе, на бейдже которого значится ласковое «Дядя Жора», сочувственно улыбается и подает льняную салфетку. Суровый мужик с удивительно добрыми глазами, в нелепом шлеме норвежского викинга, предлагает воспользоваться уборной и выдает белоснежное вафельное полотенце. Неожиданно. Странно. Спасибо.
Я даже раскрываю в немом изумлении рот. Чужая забота и участие трогают мое измученное за неделю озябшее сердце.
Когда я вижу свое отражение в зеркале чистого уютного туалета, челюсть предательски трясется, а глаза наполняются соленой влагой. Синие волосы темными сосульками свисают на плечи. Супер водостойкая тушь растеклась и черными разводами исполосовала ввалившиеся щеки. Губы обветрились и потрескались, напоминая старый красный кирпич и цветом, и фактурой. Кашемир, вытянувшийся от влаги, на локтях и по бокам чернеет пропитавшейся насквозь грязью, подол украшают подгнивший репейник и чертополох. Брюки и обувь просятся на помойку. Перемазанные глиной коленки растянулись под весом налипших черно-бурых кусков. Тонкая шпилька нанизана комьями почвы и черными листьями, а замшевые носы омерзительно хлюпают от каждого шага, выпуская коричневую жижу на серую плитку.
Я стою и беззвучно плачу, не в силах отыскать в отражении вчерашнюю красавицу. Дверь распахивается и на пороге показывается высокая и крепкая девушка в черной футболке и фартуке цвета горького шоколада. На металлическом бейджике суровой брюнетки угловатым шрифтом выбито «Груша». Уперев сильные руки в бока, официантка оглядывает меня с ног до головы и хмурит широкие густые брови.
- Я помогу. – решительно говорит девушка и запирает за собой двери.
Пока я тщательно смываю поплывший макияж жидким мылом, пахнущим ландышем и антисептиком, девушка чистит мои брюки и обувь.
Удивительное место. Поразительные люди. В голове царит сумбур и сумятица от того, как разительно отличается внешний вид сотрудников от их душевной доброты. Суровые и пугающие снаружи, на деле они оказываются приветливыми и отзывчивыми.
