…
В воскресенье мать с утра начала «пилить» Витьку.
— Выбрала же себе мужа. Был бы нормальный — приехал и помог. С огорода бы вам что-нибудь передала. А так вы что увезёте? Не девчонке же сумки тяжёлые тащить.
Косится на Лесю, раскинувшуюся на диване. Та переписывается с кем-то по телефону с кислой мордашкой.
— А вот выбрала бы Славика. Он сейчас в городе каким-то начальником работает. Ездит важный такой. На машине…
Я слабо улыбнулась, потому что когда я с этим Славиком встречалась, матери он тоже не нравился и она его разгильдяем считала.
А теперь пакует в сумку кульки с картошкой и помидорами и никак не может смириться с этой потерей.
— Сейчас-то поздно. Он женился на какой-то девахе с ребёнком. А ты у меня чем хуже? Тоже была бы обеспеченной. А не пахала бы всю жизнь на этого паразита…
Молча вздыхаю и пробую поднять сумку.
Опять вдвоём с Лесей надрываться придётся. А отказаться неудобно. Мать обидится.
Она всё ворчит, пока я не выдерживаю. Чувствую себя последней сволочью. Обнимаю её крепко и говорю:
— Мам, ты во всём права. Я тебя так люблю. И ты прости меня.
Хочется сказать: «Прости за всё, что я вытворяла в своей жизни, заставляя тебя нервничать и переживать за меня». Но она и без того теряется от моего порыва.
— Нин, у тебя точно всё хорошо?
Даже осекается от своих причитаний.
— Может у вас с Витькой какие-то проблемы? У Леси? Или у тебя со здоровьем? Я же чувствую. Ты приехала, на тебе лица не было…
Я отмахиваюсь. К глазам слёзы подступили.
— Нет. Не переживай. Всё хорошо.
Просто что-то. Только с возрастом же понимаешь, как родители важны.
Вот и на меня что-то накатило. Становлюсь сентиментальной.
— Если что, ты только скажи, — с недоверием хмурит брови мать. — Я помогу чем смогу. Родственники опять же. Справимся как-нибудь!
Тяну улыбку, чтобы её успокоить.
— Да не с чем справляться, мам. Всё это так. Пустяки.
По крайней мере я на это надеюсь.
Мама после этого разговора всё-таки проводила нас на станцию. Олег помогал нести сумку и стоял возле нас пока мы ждали пригородную электричку.
Моя «старушка», как она сама себя называет, суетилась возле меня и Леськи и пыталась вручить моей дочке свою кофту. Та естественно отказывалась, и увернувшись последний раз увидела движущиеся огни вдалеке.
— Едет, ба!
После чего мама прижала мою егозу к себе, а потом и меня. Крепче обычного.
Выражать свои чувства к друг другу мы разучились давно. В детстве я, помню, тянулась к ней. А потом подросла и перестала, когда она прекратила мазать мне ушибленные коленки йодом и начала третировать меня, указывая какой я должна быть и что делать. С кем встречаться. С кем дружить. Как учиться. На кого учиться.
Я сейчас понимаю, что она действовала только из лучших побуждений. И хотела для меня самого лучшего. В её понимании лучшего. Просто для меня это выглядело так словно она покушается на мою свободу.
Я загородилась от неё стеной, таким образом защищая свой выбор.
А она, как и я хотела быть причастной. Указать где лучше. Своеобразно пыталась «подстелить соломку» мне под ноги перед моим падением.
Только я не понимала этого. Не хотела понимать.
И делала глупости ей назло.
А сейчас осознаю, как была неправа.
— Позвонишь, когда доберётесь, — просит мама, прежде чем я заскакиваю на подножку электрички.
— Обязательно!
Забираю тяжёлые сумки у Олега, а мать смотрит на меня с тревогой.
Хотя сегодня впервые за много лет между нами наметилось хоть какое-то потепление.
И именно этим я и разволновала её больше, чем того хотела. Заставив её утереть платком скупую слезу на перроне.
Глава 8. «Удачный» момент.
На станции в городе как всегда была толкучка. Мы с мелкой продирались через турникет на перроне.
Потом тащились через весь город с нагруженными Леськиной бабкой баулами.
Она мне бухтела про зря потраченное время, ведь все продукты и на полках магазинов есть. Я ей про то, что надо учиться.
— Лесь, тебе английский надо подтянуть, — в очередной раз напомнила про пробелы в знаниях своего ребёнка, когда мы уже подходим к дому. Дочка куксится из-за того, что я тыкаю носом в то о чём ей думать не нравится. Но я всё ещё размышляю о её образовании. Скоро школу закончит и поступать надо.
Хочу сказать, чтобы не дула губы по этому поводу и чуть не врезаюсь лицом в металлическую дверь нашего подъезда, которую перед нами открывают.
По странному совпадению мне на встречу выходит беременная соседка с мужем. Судя по размеру её живота, она была месяце на шестом.
Её супруг так трогательно держал её за руку, а у меня с лица сошли все краски.
Я вспомнила то, о чём по своей природной рассеянности успела забыть.
И прослушала вопрос дочери, пока их мимо себя пропускала.
— Мам?
Она приподнимает бровки домиком.
— Ко мне Серёжка подъехать обещал. Я выйду во двор на пару часиков?
Ну вот о чём я и говорю. Я ей про учёбу, она мне про мальчишку своего.
— Я подумаю. Дай до квартиры дойти.
В то время, как я раздумываю что двор, наверное, лучше, чем у нас дома. Ведь наверняка запрутся в её комнате, а я буду против. Опять поругаемся.
К нам присоединяется Володька с какой-то девушкой. Ей двадцать три, двадцать пять. Смазливая. Светленькая. Худая. И едва до плеча ему достаёт.
Здороваемся с ним, хотя мне кажется из-за моей излишней откровенности в прошлый раз он должен был бежать от меня сверкая пятками. Но нет.
Стоим вчетвером на первом этаже и ждём пока спустится лифт, который только недавно опять починили.
— Вов, а ты знаешь, что во время войны Ленинград был под блокадой? Я только вчера посмотрела фильм об этом, — будто сделала то ещё открытие говорит нашему соседу его девушка. Даже глаза округлила.
Леся уже жуёт жвачку, заткнув уши наушниками, а я смотрю поверх головы Володькиной девочки на него самого. Парень тоже встречается со мной глазами. В моих полных иронии так и читается вопрос: «Серьёзно?!»
Он пожимает плечом и улыбается.
Лифт наконец доехал, и мы заходим внутрь.
Мой ребёнок стоит отрешённо в углу, кивая головой в такт музыке. Девушка Володи рядом с ней уже достала из прямоугольной сумки на плече свой телефон. Что-то набирает.
А мы вдвоём тянемся к кнопке нужного нам этажа.
Его пальцы случайно задевают мои, и мы снова пересекаемся взглядами.
Я убираю руку. И вновь слышу голос светловолосой девушки:
— А ты знаешь, что Ленинград — это Санкт-Петербург?
Парень опять пожимает плечами.
— Слышал где-то.
На его лице ни тени насмешки или хоть какой-то эмоции.
А я вздыхаю и радуюсь тому, что лифт останавливается на нашем этаже.
Выходим все вместе и, когда я уже подхожу к двери нашей с Леськой квартиры, сосед окликает меня.
— Хорошего вечера, Нин!
Я смотрю на его «девочку», опять уткнувшуюся в телефон. На него самого с его этими белыми зубами и ямочками на щеках.
— Тебе тоже удачного… просвещения, — выпаливаю прежде чем отвернуться и погрузить руку в сумку в поисках связки ключей.
Мужчинам нравятся красивые девушки. И плевать, есть ли что-то у них в голове. Хотя я со своей работой уже мало чему должна удивляться после того как к нам один стажер пришёл.
Дарт Вейдер блин. И это не шутка. Просто имя и фамилия. Парень сам себе в шестнадцать лет поменял.
Казалось бы, на этом всё самое удивительное в моей жизни должно было закончиться. Так нет же.
Теперь дочка упорно подталкивает меня к состоянию «женщина ву стрессе».
Я пока мы поднимались на наш этаж, всё думала, какой момент будет удачным, чтобы наконец волнующий меня вопрос ей задать.
Когда дверь за соседом закрылась, поняла, что в данном случае никакой удачным не будет. Просто надо спрашивать и всё!
Мы едва переступили порог нашей прихожей и мой ребёнок, отвлекшись от своей музыки, куртку с себя стягивать начал, как я протараторила:
