в столе…
— Сейчас принесу.
Меняю папки и закрываю за ним дверь, догадываясь, к чему эти частые визиты.
Начинаю собирать свои вещи. Все сумки быстро заполняются. Гора в прихожей стремительно растет. Тогда я спускаюсь в ближайший магазин и покупаю упаковку больших пакетов.
Как помешанная трамбую в них все свои вещи. Внутри зарождается мрачный азарт. Я не хочу оставлять ему ничего от себя. Ни единого следа, ни одного напоминания. Исключение составляют драгоценности, что он дарил, да обручальное кольцо, которое я кладу на прикроватную тумбочку.
Когда весь мой скарб оказывается у порога, я решаю попросить о помощи свою подругу Таню.
Вкратце описываю ситуацию по телефону и прошу приехать на своей машине. Опасаясь звонка Руслана, свой гаджет тут же выключаю.
Танюха прилетает через полчаса. С порога заключает в свои тщедушные объятия.
— Как так, Манюнь? Это точно или только подозрения?
— Точно. Он даже отрицать не стал.
— Кто эта сука?
Боже… мое сознание до сих пор отвергает этот факт, а меня уже заставляют проговаривать его вслух. Закрыв руками лицо, я отворачиваюсь.
Таня лезет ко мне, пытается обнять, а у меня отторжение и брезгливость. Все кажется притворством и ложью. И говорить об этом я пока не готова.
— Маш… твою мать, я даже не знаю, что сказать…
— Не надо ничего… потом, ладно? Помоги мне убраться отсюда.
— Конечно. Куда едем, к папе?
— Да… просто в мою машину все не войдет, а возвращаться я боюсь, вдруг он вернется.
Вдвоем с Таней мы сносим все сумки вниз. Потом возвращаемся, чтобы еще раз все осмотреть. Она стоит у порога, а я обхожу всю квартиру. Поправляю занавески, покрывало на кровати, закрываю дверцы шкафов. На кухне ополаскиваю чашки, из которых мы с ней пили кофе. Забираю мусорный пакет из ведра.
— Все? — спрашивает подруга.
— Да.
Спускаемся вниз, я вручаю консьержу ключи от квартиры и тепло с ним прощаюсь.
Уже вечером, после того, как мы с Таней распихали основную часть вещей по полкам моего старого шкафа и с помощью папы сделали небольшую перестановку, я решаюсь поделиться с ней подробностями.
Она слушает молча. Маленькими глотками пьет красное сухое и прячет от меня подозрительно блестящие глаза.
— Я ж на твоего Лебедева чуть не молилась… — проговаривает Таня еле слышно, — думала, на тебе все законы мироздания сломались. Чтоб богач, секси, да еще и верный. Оказалось… что показалось.
— Я тоже так думала, пока вот… случайно не прочла.
— Покажешь мне фото этой суки?
— Телефон выключен, Таня… не хочу пока включать…
— Ладно, потом.
Видя мое состояние, она больше не пытается меня разговорить, решает, видимо, поддержать присутствием. А мне вдруг тошно от него становится, я поделилась с ней, а легче мне не стало, и теперь снова хочется одиночества.
— Что делать думаешь? — подает голос.
— Дальше жить.
— Разводиться будешь?
— Да.
— И не простишь?
— Ты бы простила?
Таня делает глоток, задумчиво смотрит через стекло бокала.
— Нет, Маш… я бы не смогла…
— Вот и ответ.
Она остается со мной до самого вечера. Уезжает уже ближе к одиннадцати. Закрыв за ней дверь, я иду к папе. Нахожу его на кухне.
Сидя за столом, он пьет пустой чай.
Подойдя сзади, обнимаю его за плечи и прижимаюсь губами к щеке.
— Стеснила тебя… прости…
— Глупости, дочка… — отзывается он, — поешь сядь, вроде, похудела…
— Тебе кажется, — отвечаю я, но послушно наливаю для себя тарелку супа.
Ем, сидя напротив отца, взгляда его избегаю и вкуса пищи совсем не чувствую.
— Ты только не прощай его…
Мотаю головой, соглашаясь с его словами.
— Такое прощать нельзя.
Позже, лежа в своей кровати, размышляю о том, как скоро начнется откат. Я до сих пор будто в вакууме. В груди словно заморожено все, изнутри идет холод, который никак не дает согреться.
Мне все еще кажется, что сплю и вижу кошмар. Проснусь завтра в объятиях Руслана. Мы станем собираться на работу, вместе позавтракаем и разъедемся каждый в свою сторону, чтобы снова встретиться вечером.
Ужаснее всего, что это не сон, и весь кошмар только начинается.
Руслан.
— Руслан Андреевич, Марии Сергеевны нет дома.
Чувствую между ребер ощутимый укол, после которого все волоски на моем теле встают дыбом.
— Ты уверен, Миша?
— Да. Ваш консьерж сказал, что она уехала с вещами.
— Какими вещами, нахрен?!
— И ключи от квартиры ему отдала.
Ушла, значит…
Ушла.
— Миша…
— Да, Руслан Андреевич.
Бл*дь, я впервые не знаю, что сказать и что сделать. Пробки вышибло. Завтра у нас здесь еще дела запланированы, а там… там от меня жена ушла.
— Я позвоню, — говорю в трубку и отключаюсь.
Амелия с Черенцовым зарылись в кипы бумаг, а я вдруг теряю к этому интерес. Плохо. Очень плохо.
— Руслан, смотри, — говорит мне Майер, — два станка еще на гарантии.
— Амелия, мне придется улететь сегодня, поменяй мне билет.
— Как сегодня? — выпрямляется она, — нас завтра в мэрии ждут.
— Без меня справишься?
По ее лицу проходит тень недовольства, но она быстро маскирует ее дежурной улыбкой.
— Думаю, да. Но будь на связи, — вынув из сумки телефон, — отходит в сторону, чтобы связаться с Аэропортом.
— Дома проблемы? — спрашивает Черенцов, хитро на меня поглядывая.
Старик не так глуп, как кажется на первый взгляд. Знает о моем семейном положении и все понимает.
— Все под контролем.
Он лишь пожимает плечами, дескать, как знаешь. Сам он, как я понял, верный муж и хороший семьянин. На наших девочек не повелся, хотя лично для него тоже заказывали. На нас с Амелией смотрит ровно, но тень осуждения во взгляде иногда проскальзывает.
— Руслан, поменять не получилось, но на вечерний рейс в эконом-классе ты еще успеваешь.
— Не против, если воспользуюсь вашим водителем? — спрашиваю у Черенцова.
— Какие вопросы? Конечно!
Через два часа самолет поднимается в небо.
Глядя в иллюминатор, не могу справится с волнением. Меня бомбит от одной мысли, что она сделала это. Одним махом перечеркнула, все, что было у нас. Как решилась?..
Не поговорив со мной, не дав ни единого шанса оправдаться.
Меня швыряет от дикой злости на нее до липкого ужаса, что это навсегда. Хочется схватить ее за волосы и притащить домой, но с другой стороны — с ней это не сработает. Нельзя так с Машей.
Бл*дь.
Паника набирает обороты, в груди создается давление, от которого потроха выхаркнуть тянет.
— Принесите воды, пожалуйста, — обращаюсь к стюардессе.
— Минуту.
Смочив горло, закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.
Все образуется. Сам виноват, мудак. Есть такая закономерность — все дерьмо
