на меня, наверняка заметив еще в окно – хорошенькая блондинка в темном плаще. Я отмечаю взглядом стройные лодыжки и каблуки. Аккуратные пальцы мнут салфетку… Как только вижу ее, то сразу понимаю: скучал.
Мне бы сгрести ее в охапку, я внезапно чувствую прилив радости от встречи – это все равно, что увидеть старого друга, но что-то в ее лице меня останавливает. Поэтому я просто подхожу, наклоняюсь над столиком и целую ее в щеку – в этом теплом помещении неожиданно прохладную и нежную.
– Как быстро летит время. Ты все такая же красотка. Привет, Уфимцева!
От нее пахнет умопомрачительно. Светка женщина до последней клеточки, всегда была такой, и я не спешу отрывать губы. Провожу носом по виску, вспоминая, как эта девчонка когда-то сводила меня с ума.
Она тоже медлит. Тепло касается ладонью моего затылка и целует в щеку.
– Привет, Шибуев. Ты знаешь, что пахнешь конфетами и коньяком, дорогой доктор?
Она смотрит на меня радостно, большие голубые глаза горят, и вместе с тем словно изучает взглядом. И только изучив, улыбается.
– А ты ничуточки не изменился, Андрей!
Я отпускаю ее, снимаю куртку, и мы садимся за столик.
– Нет, Уфимцева, я все тот же Шибуев, – признаю очевидное, – который в отцовском кабинете учил тебя пить виски и лез целоваться.
Она все-таки смущается. Немного, но смотрит уже задорнее.
– Я помню. Тогда ты отхватил от меня знатного леща. И, между прочим, получил за дело!
Светка не врет. Рука у нее всегда была тяжелой, но характер справедливым. Когда-то нам было весело вместе.
– О да! Я три дня ходил с красным ухом, еще и от отца влетело – кого-то из наших ребят все-таки стошнило в мамин вазон с пальмой. Зато отличная вышла вечеринка!
– Прости, Андрей, погорячилась. Сейчас я уже могу признаться: тогда ты меня здорово напугал.
Я удивляюсь:
– Неужели я был таким страшным?
– Нет, – взгляд Светы теплеет, – скорее, несообразительным. Хоть бы дверь догадался прикрыть. Все наши были в соседней комнате и явно на нас таращились.
Мы улыбаемся. Хорошо, когда двоим есть что вспомнить, словно и не было четырех лет. Да что там – словно и десяти лет не было.
Света на секунду отворачивается и подает знак официантке. Я догадываюсь, что она уже все заказала, просто ждала моего прихода. Смотрю на аккуратную мочку уха, в которую вдета небольшая сережка, и на нежную линию скул.
Так и есть. Совсем юная девчонка торопится к нам через весь зал с полным подносом. Подойдя к столу, спешит опустить на него две чашки эспрессо, два десерта и тарелку, на которой лежат куски горячего жареного мяса и салат «Греческий».
От аромата мяса внутри сразу же зверем просыпается голод.
– Я подумала, Шибуев, что ты с работы и наверняка голоден, так что, пожалуйста, не отказывайся, – скорее ставит в известность, чем просит Светка. В этом вся она. – Ты меня знаешь, тебе все равно придется это съесть! Оказывается, в кафешке со времени нашей юности все же кое-что изменилось. Теперь здесь подают завтраки!
Она разрывает стик с сахаром и высыпает в свой «эспрессо». Размешивает его ложечкой, на секунду отлучившись мыслями. Но тут же возвращается и добавляет в продолжение прерванного признания:
– Это был Рыжий – у кадки с пальмой, но чур, я ничего тебе не говорила.
Она не торопит с разговором, и мы завтракаем молча, продолжая изучать друг друга взглядами. Мне еще предстоит узнать, зачем она меня позвала, а сейчас я думаю о том, какая Уфимцева красивая и свежая, не в пример помятому мне.
Вот только привычной ухмылки уверенной девчонки нет на лице, а ведь когда-то мы были с ней в этом похожи. Когда-то она умела ухмыляться похлеще моего.
– Кажется, Андрей, ты давно не стригся.
Я киваю. Она права: кажется, нет.
– Некогда. Но я сменил рубашку, Свет, и принял душ, честно, – подмигиваю ей, делая горький глоток. – Все-таки я шел на свидание к красивой девушке! Кстати, – замечаю, – ты так и не разделась. В помещении вполне тепло.
Она хмурится, как будто и сама с досадой отмечает этот факт.
– Знаешь, Шибуев, что-то я волнуюсь, – вдруг сознается.
– Ты? – я искренне удивляюсь. – Да брось, Света. Это же я – твой друг. Ты можешь меня просить о чем угодно. Ну, давай же! – улыбаюсь, скрещивая пальцы. – Скажи, в чем дело? Рыжий звонил, но так ничего конкретного и не сказал. Только то, что я тебе нужен.
Уфимцева смотрит прямо в глаза. Не спешит отвечать, но все-таки говорит:
– Да, нужен. Я не сразу это поняла, но Витька, как всегда, оказался прав.
Она на секунду закусывает губы, сосредотачивая на мне внимание. Шикарные губы – полные и сочные, как я люблю.
– Андрей, скажи, ты женат? – внезапно спрашивает. – Может, есть девушка или гражданский брак? Я почти ничего о тебе не знаю.
Вот так вопрос! А мне казалось, напротив. Уж меня-то она должна хорошо знать.
– Шутишь, Свет? Откуда? Я по жизни холост – это мое состояние души. А ты? – в свою очередь задаю вопрос, едва ли успев подумать: зачем?
Но слово не воробей, уже слетело и повисло в воздухе.
– Нет, – качает светлой головой, – я не замужем.
– Но кто-то же есть? Если не для души, так для тела? – называю вещи своими именами, предчувствуя, что за этим что-то кроется. – Ведь наверняка есть?
Уфимцева не торопится отвечать. Мнет новую салфетку, заставляя меня смотреть на свои руки. Красивые руки с тонкими пальцами и хрупкими запястьями.
За время затянувшейся паузы уже можно три раза соврать, но что-то заставляет ее ответить честно.
– Нет. Сейчас нет.
– И сколько длится это сейчас? – я не могу представить Уфимцеву одну. Возле нее всегда крутились самые лучшие парни. – Неделя? Месяц? – позволяю себе догадаться. Искренне удивляюсь, читая ответ в ее глазах. – Неужели год?!
Голубые глаза всего лишь на миг скрываются под ресницами и снова смотрят прямо.
– Два, если для тела. А для души уже и не вспомню.
Я так впечатлен, что присвистываю:
– Ого. Сильно.
– А ты? У тебя кто-то есть? Для тела? – Света вспоминает, что у нее остывает кофе и помешивает его ложечкой. На ее щеках играет румянец, и она отодвигает дальше расстегнутую полу плаща. – Твое особое состояние души продолжает принимать подарки жизни, а, Андрей?
Вот теперь она ухмыляется, как раньше. Играет острым взглядом цвета летнего неба, провоцируя меня на откровенность.
– Только не спрашивай, как часто, ладно? В том смысле, что у меня никогда не было и не будет для души. Поверь мне, я как никто знаю, насколько
