И ее студия была самой популярной, вероятно, потому что сама была впечатляющим и обаятельным учителем.
Все звали ее Мадам Дюбуа, и Хикс подозревал, что никто даже не знал ее как Маргарет Лич с тех пор, как восемнадцать лет назад она переехала сюда. Ее муж погиб в автокатастрофе недалеко от Чикаго, но она смогла пережить это — воспользовалась деньгами, полученными по страховке мужа, и вновь создала себя.
Хикс был в курсе, поскольку прежде чем отвести ребенка в ее класс, провел проверку учителя, которому собирался доверить дитя.
— И почему это привело тебя в такой восторг? — спросил Хикс.
Глаза дочки тут же расширились.
— Почему я в восторге от того, что меня ждет соло? — таким тоном спросила она, будто он был тупицей.
Хикс немного подвинул дочь, чтобы закрыть дверь, и проговорил:
— Меня не удивляет, что лучшая танцовщица в группе получает соло.
В ответ она подарила ему широкую улыбку.
— Привет, пап, — послышался голос Шоу из-за обеденного стола. Он стоял в маленьком помещении с такой же маленькой кухней, которое лишь с натяжкой можно было назвать столовой. Его сын. Еще известный как Мистер Крутой.
— Привет, сын, — ответил Хикс.
— Привет, пап, — закричала Коринн, направляясь из спальни в ванную комнату и закрывая за собой дверь.
У старшей дочери явно был роман с ванной комнатой, в основном потому, что зеркало там было освещено лучше остальных. А она пыталась довести до совершенства искусство макияжа и укладки волос — все, что смогла придумать или увидеть на ютубе.
— Привет, милая, — в ответ закричал он.
Мэми отпустила его и протанцевала к брату, спросив:
— Что на ужин? Куриные бедрышки из «Арлекина»? — то есть Мэми хотела эти самые бедрышки, и ничто другое ее не устроит. Эту черту характера она точно получила от матери.
— Думал, я приготовлю ужин, — сказал он дочери, увидев, как она сморщила нос.
— Пап, ты не особо хорош в готовке, — ответила она.
— Ты не права, Мэми, — влез в разговор Шоу, как и всегда, когда считал, что сестры грубят отцу. Это было нечто новенькое. И продолжалось уже около восьми месяцев.
— Шоу, — тихо заговорил Хикс, заходя на кухню.
— Ты отлично готовишь, — сказал Шоу.
Это была ложь. Хикс не умел готовить.
— Он лишь может сделать гамбургеры, вафли и запеканку с тунцом, — вмешалась Мэми, смотря на Шоу, затем вновь переводя внимание на отца. — У тебя получаются вкусные гамбургеры и вафли, пап. А вот запеканка немного противная.
— Мэми, — одернул сестру Шоу.
— Она права, сынок, — вставил Хикс.
— Но ей не обязательно было так говорить, — ответил Шоу.
— Может и так, но она не со злости. Думаю, это отлично, что мы можем быть откровенны друг с другом. Если только не проявляем злость, — попытался донести свою мысль Хикс.
Шоу взглянул на отца так, что стало ясно — он согласен со словами, но это ему явно не нравится, а затем вернулся к своим книгам на столе. Сам Хикс занялся делами на кухне.
Было бы преуменьшением сказать, что с того момента, как Хоуп попросила Хикса уйти, дети испытали целый спектр эмоций. Шоу начал со злости на Хикса. Он несколько месяцев почти не разговаривал с отцом и не смотрел ему в глаза. Но со временем, видя, как Хикс пытается вернуть семью, сын, будучи далеко не глупым, а внимательным и заботливым, все понял. Шоу встал на его сторону, а его отношения с матерью ухудшились.
Хикс попытался вмешаться в эту ситуацию, но к своему удивлению понял, что все подобные попытки отвергаются.
Но Шоу был старшим братом для двух сестер и видел, как они проживают те же эмоции, начиная с шока, переходящего в страх, отчаяние и грусть. А еще он замечал, что отец и сам проходит весь этот путь.
Шоу был настолько раздражен всем происходящим, осознавая, что движущей силой этого была мать, что упустил момент, когда Коринн и Мэми приняли ситуацию. Но он видел, что отец еще не дошел до этой точки.
А сделать это Хиксу было необходимо, ради сына. И еще восстановить нормальные отношения с его матерью. Ему необходимо был сделать это для всех троих детей. И для себя.
И сегодня он начнет этим заниматься. И отправной точкой станет новый дом.
Нужно смириться со сложившейся ситуацией. Принять ее и двигаться дальше.
Вместе с Мэми они занялись готовкой — пастой с тунцом и горошком — единственный овощ, который ели его дети. К пасте они готовили чесночный хлеб, потому что паста пусть и была приличной, чесночный хлеб удавался всегда.
И Хикс заставил всех сесть за обеденный стол — теперь у него было в два раза меньше времени, чтобы узнать о происходящем в их жизни.
Поэтому он считал необходимым не тратить впустую имеющееся время, а наоборот использовать его с максимальной пользой. А значит никакой еды перед телевизором как раньше, когда родители все еще были вместе.
Единственное исключение — воскресенье, когда они проводили время за телевизором или отправлялись в кино, после которого все равно шли домой и смотрели телевизор. В этот день их занимала только нездоровая пища, лень и комфорт в обществе друг друга.
Хоуп ненавидела эту новую традицию и неоднократно пыталась донести до Хикса, что это стоит прекратить. Она не была фанатом нездоровой пищи. И лени. Пусть и всего на один день.
Хоуп вообще не волновало, что дети едва терпят то, что она кладет им на тарелку. Они должны были есть, потому что она так сказала.
Хикс всегда ненавидел, когда Хоуп заставляла детей есть то, что им не нравится. Однажды Шоу сидел за обеденным столом до десяти вечера, смотря на остывший картофельный суп. Поскольку мать не выпускала его из-за стола, пока он не доест.
В конце концов, сын заставил себя поесть, мучаясь рвотой после каждой ложки.
И тогда Хиксу надоело.
У них была договоренность не спорить о воспитании перед детьми. И она знала, что Хикс против такой тактики поощрения детей к правильному питанию, он и раньше неоднократно заявлял об этом. И она продолжала спорить с ним при детях.
И поскольку Хоуп не придерживалась правил игры, вскоре после инцидента с супом, Хикс выбрал другую тактику, сводящую жену с ума. Когда дети оказывали серьезное сопротивление, Хикс просто сгребал еду с их тарелки в свою и доедал за ними.
Хоуп, не переставая, пыталась заставить Хикса прекратить так поступать.
Поняв, что он не собирается починяться, Хоуп стала готовить то, что дети соглашались есть. Но, по