— Душа исполнилась истинного покоя, — сказала жена пробста и пожала Юхану руку.
От дыхания шел пар. Он облаком окутывал людей. Они медленно направились в усадьбу пробста, где был приготовлен кофе.
Дина не спешила. Она зашла сначала в уборную. Одна.
Наконец на площади перед церковью никого не осталось. Дина обошла по тропинке вокруг церкви и вышла к стене, что смотрела на море. Забралась на сугроб, который намело у парапета. В этой церкви можно было долго держать оборону. С одной стороны — море, толстые стены…
Пока Дина любовалась горами на той стороне фьорда, Ертрюд рассыпала на них миллионы перламутровых раковинок. Их яркое сверкание отодвинуло вдаль все звуки, долетавшие сюда из пасторской усадьбы. Лодки на пристани были захвачены притаившимся там призраком.
Дину никто не видел. От людей ее отделяла массивная каменная церковь.
Тогда в сияние, исходившее от Ертрюд, проникли его шаги.
Они вошли в церковь через ризницу. Дверь ризницы не была видна со стороны усадьбы. Свечи давно погасили, и внутри было совершенно темно.
Каменные стены отозвались эхом на их шаги. Они прошли через всю церковь, от алтаря и до двери. Бок о бок, не говоря ни слова. Поднялись к органу. Там было еще темнее, чем внизу. Безмолвный орган тяжело навис над ними.
— По-моему, нам нужно благословение, — сказал он.
— Да, но о свечах нам придется позаботиться самим, — проговорила она, не отнимая губ от его шеи.
Здесь, на хорах, не было шелковых покрывал и восковых свечей. Не было лета с березовыми ветками в среднем проходе. Не был даже подметен пол. Однако времени на приготовления уже не осталось.
Они почти не видели друг друга. Но кровь тяжело стучала в каждой жилке. Время было отмерено скупо. И все-таки для посвящения его было достаточно.
Когда буря неистовствовала особенно сильно, шрам Лео служил Дине опознавательным знаком. Пути назад не было.
Прежде чем Лео подошел к Дине, стоявшей у стены, он убедился, что служка действительно покинул церковь. Свидетель мог подождать до следующего раза. Место не было выбрано заранее. Но уж раз так случилось, лучшего храма не нашлось бы во всем Нурланде.
За столом у пробста собралось большое общество.
Между ленсманом и Юханом сидел бергенский купец, который недавно поселился в приходе и получил разрешение открыть постоялый двор. Многие были недовольны — это угрожало местной торговле.
Разговор шел о ледниках. Бергенец удивлялся, что на севере мало ледников, — ведь здесь такие высокие горы! И много испарений от моря в любое время года. В Вестланде, и особенно в Согне, климат куда мягче, а какие там ледники!
Ленсман отвечал со знанием дела. Море в Нурланде не такое холодное, как принято думать. Здесь много теплых течений.
Юхан был на стороне ленсмана. Он даже добавил, что здесь вообще все иначе и если у них на юге приходится подниматься в горы за черту хвойных деревьев, чтобы найти карликовую березу и морошку, то здесь, на севере, густая карликовая береза спускается аж до моря. А морошка зреет даже на островах и шхерах.
Но более или менее правильно объяснить столь сложное ботаническое и природное явление не мог никто.
Матушка Карен считала, что Господь поступил весьма мудро, сделав всех людей разными. Он понимал, что тут, на севере, очень важно, чтобы карликовая береза и морошка росли у самого моря. И Он не зря избавил нурландцев от этих ужасных ледников, ведь им и так живется несладко. Чего стоит одна полярная ночь! Все эти осенние штормы и неурожаи! А рыбный промысел, который никогда не известно, чем кончится! Нет, учитывая все эти обстоятельства, Бог поступил очень мудро!
Жена пробста добродушно кивала, слушая матушку Карен. Менее просвещенные владельцы соседних усадеб кивали, глядя на жену пробста. Все верно. Так и должно быть.
Юхана не могло удовлетворить это богословское толкование природы и распространения ледников. Но он нежно смотрел на матушку Карен и молчал.
Купец же без должного почтения отнесся к суждениям старой дамы. Все-таки более чем странно, что тут самые высокие вершины не всегда покрыты ледниками. Это противоречит всякой логике.
В гостиную незаметно вошла Дина, служанка в белом воздушном переднике подала ей кофе и хворост. Дина села на стул с высокой спинкой, что стоял у двери, хотя ей тут же приготовили место за столом.
Ленсман считал, что теория о влажном морском воздухе к Нурланду не подходит. Насколько ему известно, ледник Юстедалсбре находится в одном из самых сухих районов Согна, а вот на горах Румсдала и Нурланда, лежащих у самого моря, ледников нет.
Неожиданно как-то все изменилось. Всех охватило необъяснимое беспокойство. Которое не имело ни малейшего отношения к норвежским ледникам. Трудно сказать, с чего это началось. В комнате вдруг возник слабый запах. Легкий, словно намек. Запах всего сущего. Общество встревожилось.
Лео пришел через несколько минут после Дины и стал хвалить замечательную церковь. После его прихода странный запах морских соленых ветров и земли сделался еще ощутимее. Правда, гости пробста отметили появление этого запаха еще раньше.
Он что-то напомнил людям, они уже чувствовали его когда-то. Но когда? В далеком прошлом? В ранней юности? Или он издавна дремал в душе каждого, словно земля под паром?
Кое у кого начинали дрожать ноздри, когда к ним подходил этот русский. Или вдруг рядом оказывались волосы и руки Дины. Мужчины почему-то теряли нить разговора и склонялись над своими чашками.
Ленсман рассеянно спросил, как себя чувствует пробст. Бедняга лежал с сильным кашлем. Жена пробста смущенно пожала плечами. Ленсман уже спрашивал ее о здоровье пробста, и она ответила ему, что у пробста кашель и лихорадка. Навещать его не рекомендуется. Но привет она передаст непременно.
На этот раз она коротко бросила: «Спасибо, хорошо!» — и сняла с рукава невидимую пылинку.
Гостей снова и снова угощали печеньем. Наливали кофе. Всеми владело чувство сонного удовлетворения. Однако ноздри гостей продолжали вздрагивать перед каждым глотком.
Если воображение гостей и могло определить этот запах, ему не хватало дерзости, чтобы проследить, откуда он идет. По той простой причине, что добрым христианам было негоже думать о чем-либо подобном.
А запах тем временем витал в комнате. Убивал аппетит. Врывался в разговор, и тогда слова замирали на устах, а взгляд становился блаженно отсутствующим. Запах возбуждал прихожан как целебный бальзам, и не важно, что к концу вечера он уже почти выдохся. Через некоторое время он всплывал в памяти, и люди терялись в догадках, силясь понять, почему им было так приятно на кофе у пробста в первый день Рождества.
