И что теперь делать? Его любовницы никогда не плакали. Его встречи были изысканны и легки. Женщины приходили, занимались любовью, мило болтали, а затем снова одевались. Просто и приятно. Кто-то мог потягивать вино или есть фрукты. Но никто не забывал о времени и не просыпался от шока из-за бурной эмоциональной сцены. Это не типично для парижской жизни. Или для его жизни… Но только до сегодняшнего дня…
— Обними меня. — Ее голос стал совсем тонким. Она сгорбилась, крепко обхватила колени руками. Женевьева казалась такой крошечной и беззащитной.
Он неохотно вернулся в постель, присел рядом с ней на кровать, спустя мгновение прижал к себе, неуклюже, жестко похлопал ее по спине, ощущая собственную неловкость, расстроился из-за неспособности действовать решительно. Просто выйти из комнаты или утешить ее так, как ей того хочется.
— Расскажи мне что-нибудь, — попросила она, перестав плакать.
— Что ты хочешь узнать?
— Что-нибудь. Просто поговори со мной.
— Хорошо. — Он прижался губами к ее волосам и вдохнул их сладкий, земной аромат. — Вчера я рисовал твои ноги по памяти. Рисунок остался в моей мастерской. — Произнеся эти слова, он почувствовал, как ее тело снова начинает расслабляться. Тепло возвращалось. — Я хорошо запомнил их. Формы выпуклости косточек твоих пальцев, изгиб подъема, вены мод твоей кожей, словно реки на карте.
— Я могу посмотреть рисунок?
— Если хочешь. — Они говорили тихим шепотом. Он чувствовал приятное тепло ее тела, ему хотелось обнять ее, окутать своей нежностью, стать ее второй кожей. — Я мог нарисовать к ноги Марчезы Касати или Мистингетт. Именно в этом и кроется необычность моих туфель, все дело в том, что я в совершенстве знаю ноги моих клиенток, запоминаю их. — Он снова начинал хотеть ее.
— Но вчера ты рисовал именно мои ноги. Мои.
— Да.
Она пробралась в его жизнь так же, как когда-то в его магазин. Она проникла в его воображение, и теперь он не мог от нее избавиться.
Женевьева повернулась в его объятиях и прижалась заплаканным лицом к его шее. Но его больше не раздражали слезы, хотелось слизнуть их с ее лица.
— Расскажи мне что-нибудь еще.
— Я обожаю твою спину, — сказал он. — Твою изумительную, длинную и гибкую спину. Твоя кожа кажется полупрозрачной, словно жемчуг. — Она снова зашевелилась, сменила позу. Теперь она целовала его грудь, опускаясь все ниже. Скоро она возьмет в рот его плоть, и он окажется на верху блаженства. — Я хочу создать пару туфель, в которых соединятся твой неповторимый изгиб спины и твоя жемчужная кожа. Если бы только я мог сотворить туфли из сливок? Если бы я только мог растопить полную горсть жемчуга и отлить из него форму туфельки.
— Ты можешь, — мечтательно произнесла она. — Ты можешь все, что пожелаешь.
Игра в покер подошла к концу. Это был вечер Мориса Энье. Флеш[8] после стрита, затем снова флеш, а после фул хауз. Энье, который стал играть сравнительно недавно, сильно блефовал, это выходило у него не очень профессионально. Но парням удалось оставить его без денег еще на первых стадиях игры. Это была своего рода приятная закуска. Сегодня вечером они не смогли сдвинуться с первого раунда. Казалось непостижимым, как Энье набрал столько много удачных карт. Определенно везение скоро отвернется от него и он снова вернется к своей привычке беспорядочно блефовать. Они внимательно наблюдали за его нервным подмигиванием, за тем, как он сосредоточенно грыз ногти, что было обычным свидетельством скорого блефа, и ставили на кон свои деньги. Но он продолжал выигрывать, пока совершенно неожиданно — а было еще совсем рано (господи, и десяти еще не пробило!) — ни у кого не осталось денег, а Энье, весело насвистывая, отправился в одну из задних комнат в компании двух девиц и с изрядно раздувшимся бумажником.
— Мы можем сыграть еще, — предложил Кэббот. Но парни чувствовали себя слишком помятыми и раздраженными. Даже Кэббот говорил без энтузиазма. Раздававшиеся время от времени смех и глухие шлепки где-то у них над головами заставляли изрыгать проклятия одно другого жарче. Один за другим они допивали свои напитки и отправлялись домой, к женам.
— Что тебя тревожит, Роберт? — спросил Гарри Мортимер, едва мужчины остались вдвоем в игральной комнате.
— Полагаю, мне так же неприятно проигрывать, как и тебе, Гарри. Особенно такому типу, как Энье.
— Да, хорошего мало, приятель. — Гарри откинулся на своем скрипучем стуле и скрестил руки на груди. — Но ты никогда не переживал из-за игры, ты ведь играешь за компанию. Так что же произошло?
Роберт обхватил руками стакан.
— Ничего. Жизнь прекрасна. Благодаря Женевьеве мы скоро станем настоящей семьей.
— Так-так, молодец, старик! — Гарри от души хлопнул его по руке. — Значит, мы вместе станем отцами. Может быть, нам заказать шампанского?
— Еще слишком рано. Мне не следовало рассказывать тебе, я пообещал ей.
— Да не беспокойся об этом. Она ничего не узнает. Не мог же ты носить такой секрет в себе, правда? — В мрачноватом красном свете лицо Гарри приобрело демоническое выражение.
— Думаю, да. — Роберт смотрел в стакан.
— Ну а теперь, — улыбнулся Гарри, — позволь дать тебе один совет…
— Позволь больше не слушать твоих советов, если ты, конечно, не возражаешь.
Стул заскрипел.
— Боб? Что, черт возьми, происходит?
Роберт залпом осушил стакан и потянулся за бутылкой, чтобы плеснуть себе еще виски. Весь вечер он много пил.
— Роберт?
— Ну, дело в том, что я внял твоему… совету. Нанял твоего «приятеля» мистера Фелперстоуна. Он втянул меня в водоворот ужасных неприятностей. — Роберт заставил себя взглянуть на Гарри, его открытое лицо сморщилось от искреннего сочувствия, откуда-то сверху до них долетали взрывы визгливого смеха вперемешку с низким победным хохотом Мориса Энье. — Моя жена не сделала ничего плохого, Гарри. Ничего! Она носит моего ребенка, ей очень тяжело. Бедная девочка, ее постоянно тошнит. — Он снова отхлебнул виски. — Гарри, я заставил этого гнусного сыщика выяснять подробности ее прошлого и следовать за ней повсюду, а затем преподносить мне на блюдечке самую ужасную ложь, какую только можно вообразить. Благодаря этому человеку мое доверие к жене пошатнулось. Твой «приятель» заставил меня участвовать в такой сцене, воспоминания о которой будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь, нет, не спрашивай, что произошло. Я не желаю воскрешать в памяти этот ужас, скажу только, что это не имело отношения к моей Женевьеве. Спасибо за совет, Гарри. Огромное спасибо.
В тишине комнаты слышалось прерывистое дыхание Роберта. Скрипнул стул Гарри, когда тот неловко повернулся. В комнату энергично вбежала официантка, но увидела их лица и удалилась, не сказав ни слова.
