губернатор заглушает мотор и вытаскивает ключи из замка зажигания. — Пять лет прошло, Марьяна! Всё ещё дуешься?
— Нет, — я снова кручу головой, на сей раз озвучивая чистую правду.
Я давно научилась не вспоминать про тот случай у Осина дома, про сынка губернаторского, позор свой на весь город и целый год унижений. Впрочем, издевался надо мной не Булатов! Антона-то Алексей Михайлович как раз и сослал куда подальше, стоило парню оправиться от побоев, а следствию задаться вопросом: откуда у школьника взялись сильнодействующие препараты. А вот Тошины дружки и поклонницы готовы были сжить меня со свету за то, что явилась невольной причиной его ссылки. И если поначалу рядом со мной была Злата, то стоило Осину предложить помощь, как и та переметнулась на сторону Тоши.
К слову, с самим Алексеем Михайловичем наши пути пересеклись лишь однажды. Тот скандал, как оказалось, больно ударил не только по моей репутации, но и по должности Булатова. Когда шансов отмыться у Тоши не осталось, его отец переступил через гордость и пришёл в наш дом с мировой. Несколько часов Булатов-старший о чём-то говорил с моим отцом, а потом взбешённый выбежал из квартиры. К тому времени, мы с папой уже не общались, а потому мне оставалось только догадываться, о чём шла речь за закрытыми дверями кабинета и чем столь странная беседа завершилась. Хотя это и так было ясно. Жизнь сама со временем всё расставила по местам: Тоха одиннадцатый класс заканчивал в закрытой школе-интернате, Алексея Михайловича сняли с должности, ну а я, крепко вцепившись в ладонь Осина, притворялась глухонемой и долгое время мимо ушей пропускала чужие нападки.
Та история всем нам вышла боком, и забыть о ней — стало для меня делом принципа. Потому и не сразу я узнала сегодня в пожилом водителе Булатова-старшего. Да и зла особого на него я не держу. Прошло.
Вот только сейчас улыбаться мне всё равно не нужно! Не поверю!
— Знаешь, Марьяна, как в народе говорят: кто старое помянет, тому глаз вон, — мужчина поправляет дурацкую шапку на голове и, хлопнув дверцей авто, выходит на улицу. — Может, пора зарыть топор войны и жить, как добрые соседи?
Невольный смешок слетает с моих губ. Нам никогда не стать друзьями, так стоит ли и пытаться? Но потом понимаю, что объяснять причины отказа куда дольше и муторнее, чем просто кивнуть и наконец распрощаться.
— Хорошо, — дарю Булатову фальшивую улыбку, лишь бы только мужчина с запоздалыми разговорами от меня отстал. Но куда там? Булатов прилип как банный лист!
— Слышал о твоём отце, — Алексей Михайлович останавливается в метре от продрогшей меня. — Прими мои соболезнования, Марьяна.
— Спасибо, — одними губами.
— Как мать? Всё ещё горюет?
— Такое сложно отпустить, — пожимаю плечами.
— И то верно! — хмыкает мужчина и от внезапно налетевшего порыва ветра запахивает расстёгнутую куртку. Серую. Плотную. А на голову накидывает капюшон от дождя, но тот цепляется за шапку, и Алексею Михайловичу приходится её снять. Всего на мгновение. — Ну и погодка, да?
Он снова смеётся, поправляя капюшон, и незаметно подкрадывается ближе ко мне. А я ошалело смотрю на его волосы иссиня-чёрные и сама себе не верю. Перед глазами так и мелькают зловещие картинки: дом Чертова, темнота, внедорожник за окном и тот мужчина, которого по ошибке я приняла за Ветра…
Гулкий вдох. Я должна была дать дёру сразу, как только признала в старике Булатова, но до сих пор не могу заставить себя пошевелиться. Дурацкий страх. Он напрочь лишает воли и парализует тело.
— Ну и где твоё такси, Марьяна? — между тем ёжится от холода мужчина, не сводя с меня пронзительного взгляда — один в один, как у Антона.
— Вечер. Пробки, — тихо бубню под нос, и через силу пячусь. Этот взгляд! И почему он так явственно напоминает мне ещё об одном человеке.
— Ну так поехали, Марьяна!
Мои попытки отдалиться терпят фиаско: Булатов не задумываясь снова сокращает расстояние между нами.
— Нет, — взглядом судорожно ищу пути к отступлению, но бежать нужно было раньше! Сейчас по бокам от меня высокие кусты с колючими ветками, за спиной закрытая дверь, а перед самым носом стоит Булатов.
— Я, пожалуй, вернусь домой! Подожду такси в тепле.
Резко разворачиваюсь и в два счёта подлетаю к домофону.
Один. Четыре. Восемь… Одеревенелые от холода и ужаса пальцы едва попадают по цифрам. Но, увы, нажать «вызов» мне не суждено. Булатов резко бьёт по кнопке сброса и обжигает горячим дыханием затылок.
— Даже не спросишь, как дела у Антона?
— Простите, но мне всё равно! — я снова тянусь пальцами к заветным цифрам, но и здесь Алексей Михайлович играет на опережение, морщинистой ладонью вмиг закрывая от меня домофон.
— Даже так? — от былого приветливого тона не остаётся и следа. — А он о тебе, дрянь такая, ни дня не забывал!
— Неправда! — дёргаюсь в сторону кустов. Чёрт с ними! Лучше разодрать кожу в кровь, чем с головой в дурацкие воспоминания! Но Булатов снова играет против правил: резким движением он стягивает мои волосы на затылке в кулак и с силой тянет на себя. Больно. До крика. Но меня никто не слышит.
— До последнего дня он только о тебе и говорил, сука! — словами пробирается под кожу и, пока пытаюсь осознать услышанное, нагло пользуется заминкой и со всей дури заряжает моим лбом о металлическую дверь.
Спасение было так близко, но вместо него весь мир погружается в беспросветную тьму.
Бесконечную. Душную. С мерзким ароматом грязи и бензина.
Я пытаюсь открыть глаза и выбраться к свету, но сил едва хватает: к горлу подкатывает тошнота, а боль в голове лишает рассудка. Вокруг всё трясётся, подпрыгивает. Меня однозначно куда-то везут, но я ни черта не вижу, не слышу, не понимаю! Булатов, как специально, несётся, не разбирая дороги. Моё тело, сродни мешку с мусором, небрежно валяется на чём-то неровном и холодном, а на каждом ухабе слетает с места и больно бьётся о торчащие повсюду железяки. Не удивлюсь, если урод засунул меня в багажник, пока я была без сознания.
Силюсь пошевелиться. Но куда там?! Руки связаны, ноги тоже. От неудобной позы всё затекло, и сколько ни дёргайся — итог один: я проиграла!
Что-то кричу. Бесцельно рву горло, зовя на помощь. Проклинаю
