мне заблагорассудится.
То, что я потратил, было лишь частью того, что было на счете, просто каплей в море.
Хотя лучше с ней не спорить.
— Я не знаю, о чем думал, мам.
Это ложь.
Потому что точно знал, о чем думал, когда женился по пьяни на Джорджии, и это звучит примерно так: как только я увидел ее на другом конце комнаты в доме регби, мне захотелось узнать ее. Если бы она не подошла ко мне, я бы, в конце концов, сам подошел к ней.
То, что она сделала, было незрелым, но это не нанесло вреда ничему, кроме моего эго, и давайте будем честны — оно не такое уж хрупкое.
Пока рос, у меня было достаточно льстивых случайных людей, из-за того, кто мой отец, достаточно женщин, которые заигрывали со мной, чтобы знать, что я не уродливый, недостойный кусок дерьма.
Итак, это беспокоило меня, но… один взгляд на Джорджию, и все это раздражение и дурное настроение вылетели в окно. Теперь она моя жена, и я вроде как хочу сохранить ее.
Просто чтобы посмотреть, на что это похоже, хотя она ни разу не вела себя как жена.
— Как только закончится семестр, ты вернешься домой. Ты понимаешь меня, Эшли Артур Калум Драйден-Джонс?
— Да, мама.
— Повтори это.
Краснею, не желая повторять ничего из этого дерьма, когда Джорджия все еще стоит у стойки и слушает каждое мое слово, но мама не собирается заканчивать этот телефонный разговор, пока я этого не сделаю.
— Я возвращаюсь домой, как только закончится семестр.
Я украдкой бросаю на Джорджию взгляд, и ее брови поднимаются, печенье с изюмом на полпути ко рту.
— Ни дня больше в этом колледже, ты понял? Ты возвращаешься домой и привозишь с собой свою жену.
— Мама… — Еще один взгляд на Джорджию дает мне понять, что она на самом деле очень внимательно слушает. — Я сказал тебе, что спрошу ее, но не могу ничего обещать.
— Она сейчас с тобой?
— Да.
— Пожалуйста, дай ей трубку.
— Мама…
— Эшли Артур…
Я опускаю телефон после того, как она называет два моих имени, и прикрываю трубку рукой.
— Мама хочет с тобой поговорить.
Джорджия издает сдавленный звук, печенье попадает не в то горло. Девушка несколько раз кашляет, становясь ярко-красного цвета. Делает глоток воды из стакана, который я налил себе перед тем, как она вошла в дверь.
— Она хочет поговорить со мной? — Сглатывает, вытирая крошки от печенья на руках о спортивные шорты. — Эм. Ладно…
Медленно, как будто идя в похоронной процессии, Джорджия подходит ко мне и протягивает руку за мобильным телефоном.
— Алло?
Она делает паузу, внимательно слушая, что говорит мама, ее лицо все еще красное от застрявшего печенья, смущения и смирения. Я ни за что на свете не могу представить, что, черт возьми, мама говорит ей, и ожидание, чтобы выяснить это, оказывается пыткой.
— Да, мэм. — Джорджия кивает. — Спасибо. — Пауза. — Да, это он. — Она смотрит на меня с кроткой улыбкой на лице; это сбивающая с толку улыбка, которую я не могу прочитать. Это улыбка сожаления, или ободряющая улыбка, или…
— Вы уверены, миссис… э-эм, леди Джонс, э-эм… — Она запинается, не зная, как обратиться к моей матери. — Я не думаю, что это было бы… — Мама, должно быть, прервала ее, потому что ее голос затихает, предложение не закончено. — Вы уверены? — Пауза. — Это всего за несколько коротких недель. Может быть, я могла бы заставить это сработать, но… — Она снова замолкает, и от разочарования, что моя мать говорит о Джорджии, у меня сжимается грудь. — Конечно, я так и сделаю.
Она молчит еще несколько мгновений, затем:
— С вами тоже было приятно поговорить. Хороших выходных, мэм.
Джорджия такая вежливая, и я молча смотрю на нее, когда она протягивает мне мой мобильный, кладя его мне на ладонь.
Я подношу его к уху.
— Она повесила трубку. — Моя жена-соседка смеется, хотя этот звук пронизан нервами и напряжением.
Коктейль беспокойства, если хотите.
— Ну? — спрашиваю я. — Что она сказала?
— Прости, но… мы можем поговорить об этом позже? Пожалуйста? У меня голова идет кругом. — Джорджия выходит из комнаты, прижав по два пальца к вискам. — Я собираюсь принять ванну.
Ванну.
Хорошо.
Да, конечно — я могу подождать, пока она закончит отмачиваться, чтобы узнать свою судьбу. Узнать, о чем они с моей матерью говорили, что, по мнению Джорджи, могло бы сработать.
Похоже, она летит со мной в Британию.
Ей просто нужно больше времени, чтобы привыкнуть к этой идее.
— А вот и ты.
Джорджия смотрит на меня, отмокая в ванне, окруженная таким количеством пузырьков, что я не вижу ее сисек.
— Спасибо. — Она берет бокал с вином, который я протягиваю ей, и без колебаний делает маленький глоток, закрывая глаза, когда опирается головой о край ванны. — Думаю, мне это нужно.
— Думаю, нам обоим.
Последние шесть дней были не такими напряженными, как телефонный звонок от моей матери. Мы практически не обращали внимания на нависшую над нами угрозу аннулирования брака, и мама обрушила ее на нас, как ведро холодной воды на тренера после победного матча.
Никто из нас ничего не говорит, пока мы вместе находимся в ванной, пузырьки постепенно растворяются. В конце концов вода остывает, и Джорджия просит меня передать ей полотенце.
Я передаю его и оставляю девушку одну, а сам иду к шкафу, чтобы взять треники и футболку — то, во что можно переодеться после душа.
— Думаю, что нам обоим нужно лечь спать пораньше.
Она кивает, заворачиваясь в полотенце.
Через час Джорджия забирается ко мне в постель во фланелевых шортах и майке, длинные волосы высушены и расчесаны.
Она вздыхает и ложится лицом ко мне, упираясь подбородком в ладони.
И еще.
Она надела свое обручальное кольцо…
…что делала всего несколько раз с тех пор, как мы вернулись.
— Что? Оно красивое, и, возможно, у меня больше никогда не будет такого красивого кольца, — сказала она мне в тот вечер, когда я застал ее в нем во время написания статьи по массовым коммуникациям.
Бриллиант сверкал и переливался под светом лампы на ее столе.
Я наблюдал из дверного проема, как девушка протягивает руку, поворачивая ее то так, то эдак.
— Твоя мама хочет со мной познакомиться.
Я кивнул.
— Они все хотят. Боюсь, что она… — Давайте подумаем, как мне это сказать. — Мама могла рассказать нескольким людям, что я женился. Не знаю точно почему, но думаю, она потеряла надежду,
