Я прошел поворот, к которому нельзя будет вернуться, понял я. Надо возвращаться домой и вызывать полицию и врачей.
И я это сделал.
***
…Я знал, что ты не вызовешь «Скорую», сказал он, хихикнув.
Судя по голосу, Диего говорил откуда-то из консервной банки. Автомобиль, понял я.
Я позвонил ему, как только дочитал – водя головой, словно нищий, подбиравший монетки, – все распечатки переговоров Алисы в тот, последний день. Я не рассчитывал услышать Диего. На поминках он блефовал, чтобы выиграть время. Он его выиграл. По его голосу я понял, что он в дороге. Но еще в зоне досягаемости телефона.
Ты в Молдавии, сказал я.
Уже горы Румынии, сказал он сладко.
Лаку Рошу, сказал он, и я почувствовал неестественную сладость консервированного, искусственного, меда, который нам подавали в маленьком отеле на несколько семей в Лаку Рошу, – горном курорте, деревушке, спрятанной в тумане у подножия горы и у берега горного озера, – на возвышенном плато, растянувшемся где-то под облаками расслабленным зеленым зверем. Это значило, что через несколько минут связь пропадет, и Диего исчезнет для меня навсегда.
Ну, ты хотя бы Анну-Марию прихватил, сказал я.
Тебе-то что, сказал он.
Должен же быть в этом мире хотя бы один человек, которого ты не предал, сказал я.
И если это не твоя мать, и не ты сам, то пусть хотя бы будет твоя сестра, сказал я.
Враждебное молчание, шум вдалеке. Я попытался представить себе горный водопад, хотя это вполне мог быть грузовик, приближающийся навстречу машине Диего с посольскими номерами. Это все, сказал он, лениво любопытствуя.
Дай ей трубку, сказал я в бессильном гневе.
Снова молчание, шум. Потом я услышал голос Анны-Марии.
Здравствуй, милый, сказала она, со мной все в порядке.
Кто бы сомневался, сказал я, закипая гневом все больше, но чувствуя и облегчение. А теперь верни ему трубку, сказал я, слыша одновременное – дай мне трубку. Ну, что теперь, сказал он. Ты обещал, сказал я. Что, сказал он. Ты обещал мне, что ни слова про то, что я сделал ребенка Лиде, не скажешь Алисе.
А я и не сказал, сладкий, сказал он.
Ты что, правда педик, сказал я, и мы коротко хохотнули. Приближалось плато Вранча, это значило, что его телефон замолчит навсегда. Я не был уверен, что оттуда он не повернет снова в Молдавию, чтобы сесть на самолет и улететь в направлении Малайзии. Или французской Гвинеи. А может, Одессы, а оттуда пароходом – в Турцию, и… Маршрут будущих передвижений Диего мог быть самым разнообразным. Никакими связями, – чтобы попробовать вычислить его месторасположение, и, тем более, остановить его в пути, – я не обладал. Да и не стал бы этого делать. Партию мы сыграли. Оставалось узнать кое какие детали.
Знаешь, амиго, сказал Диего.
Господи ты боже мой, сказал я.
Местечковый кишиневский еврейчик, мы же все про тебя знаем, так какого дьяво… сказал я.
Амиго, да я просто-напросто привык, сказал он слегка жалобно, и я понял, что это правда.
Да, амиго, сказал я, глядя на зеленую краску, ссохшуюся на скамейке. Ощущая чугунный холод поручня, и могильную тяжесть земли, к которой оказались навсегда прикованы мои ноги. Земли, в которой лежала сейчас Алиса. При мысли об одиночестве жены сейчас, в земле, я едва не расплакался, и решил пойти на кладбище после разговора с Диего.
Почему ты рассказал все Алисе, сказал я.
Богом клянусь, я тебя не оставлю, ты нарушил условия договора, сказал я.
Амиго, сказал он, я всего лишь все каникулы попользовался твоей женой за то, что ты попользовался моей сестрой. Но я тебя честно предупредил, напомнил он. Ничего Алисе я не рассказывал, сказал он.
Почему же она убила себя, сказал я.
Амиго, как-то раз меня бросила девочка, сказал Диего. Кажется, восьмой класс. Это был еще Кишинев, ты сам понимаешь, сколько шансов было у невысокого толстенького еврейчика с сильной близорукостью и смешным хохолком… сказал он. И вот, пару недель спустя я дошел: словно грешник на пароварке, на медленном огне, знаешь, сказал он. Ты начал пить и курить, сказал я насмешливо. Хуже, сказал он серьезно.
Я взял деньги, на которые горбатился все лето, и нанял парочку местных хулиганов, чтобы они на нее напали.
А ты, значит… сказал я.
А я, значит, их разметал, и она вновь поняла, от кого ушла, сказал он.
Невероятно, сказал я.
А то, сказал он. Но, амиго, я же говорю тебе – я дошел. Мне это казалось идеальным планом, сказал он. Если бы мне кто-то достаточно толково объяснил, что, если я сброшусь с небоскреба, она ко мне вернется, я бы сбежал тайком в страну, где есть небоскребы и выбросился, сказал он серьезно. И как, сработало, сказал я. Нет, конечно, сказал он. Они поделили мои деньги, рассказали все ей, и отколошматили меня на глазах этой девчонки, сказал он. С одним из этих парней она стала трахаться, сказал он. Собственно, о чем я, сказал он.
Да, о чем ты, сказал я. Я читал распечатки телефонных разговоров Алисы с тобой, сказал я.
Ну и что, сказал он. Это все было После, сказал он.
После чего, сказал я.
После того, как Алиса все узнала, сказал он.
И от кого же, сказал я.
Господи, какой тупица, сказал он, но сказал по-отечески.
Я машинально обрывал прожилки с листа каштана, который нашел на скамье. Если бы у него была тысяча прожилок, я бы справился. Но их оказалось всего-то пара-тройка, и я с удивлением глядел теперь на изорванный лист.
Ну и зачем ты мне все это рассказал, сказал я, перейдя в наступление, пожалеть себя, да. В этом ты мастер, сказал я.
Нет, сказал Диего жестко. Я просто хочу объяснить тебе, что человек в том состоянии, в каком была Алиса в день смерти, готов на любые глупости, которые кажутся ему Логичными. Человек Дошел. Кто-то закрыл ему глаза. Ты, сказал я. Нет, сказал Диего.
Неужели… сказал я.
Лида, сказал он.
…тем не менее, это именно ты посоветовал Алисе напугать меня… сказал я.
