Днем ей позвонила Виктория. Выразив соболезнования, она предложила Кристиане приехать к ней, когда все завершится, и пожить немного в Лондоне. Вспомнив об этом сейчас, Кристиана вдруг осознала, что отныне она не сможет ездить, куда ей захочется. Начиная с сегодняшнего дня все ее поездки будут считаться государственными визитами. Ее жизнь еще больше осложнится. И будет находиться в значительно большей опасности, учитывая последние события.
Когда они вошли в часовню, там уже находились министры и архиепископ. Все выглядели чрезвычайно торжественными, а архиепископ, расцеловав Кристиану в обе щеки, заявил, что это счастливое, хоть одновременно и печальное событие. Сообразив, что происходит, Сильвия, Макс и Сэм не смогли сдержать слез. Им и в голову не приходило, что такое возможно.
Премьер-министр предусмотрительно захватил из фамильного хранилища корону матери Кристианы и шпагу ее отца. Он осторожно водрузил корону Кристиане на голову, и та преклонила колени перед архиепископом. На ней было простое черное платье, которое она надела сразу после трагедии. Коснувшись шпагой ее плеча, архиепископ произнес на латыни слова традиционного обряда, а затем объявил Кристиану ее королевским высочеством княгиней Лихтенштейна. Слезы катились по лицу Кристианы. Кроме короны матери, усыпанной бриллиантами и датированной четырнадцатым столетием, единственной драгоценностью на ней сейчас было изумрудное колечко, подаренное Паркером в Венеции. Его она никогда не снимала.
Все еще плача, Кристиана поднялась с колен и повернулась к министрам и трем своим преданным служащим. Архиепископ благословил их всех. В простом черном платье, с тяжелой короной на голове, Кристиана казалась очень юной и напоминала девочку, примерившую взрослый наряд. Но, какой бы юной и испуганной она ни казалась, она была теперь правительницей Лихтенштейна со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Церемония прощания с князем и Фредди, состоявшаяся в соборе Святого Стефана в Вене, была обставлена с чрезвычайной пышностью, как и подобало случаю. Служба проходила при участии венского кардинала, двух архиепископов, четырех епископов и дюжины священников более низкого ранга. Кристиана сидела одна на передней скамье. За три дня до этого было объявлено о наследовании ею власти, и теперь ее повсюду сопровождали вооруженные телохранители.
Служба, проходившая в сопровождении венского хора мальчиков, продолжалась два часа. По желанию Кристианы были исполнены произведения, которые любил ее отец. Это была печальная, берущая за душу церемония, и Кристиана тихо плакала, сидя в полном одиночестве. Некому было обнять ее, некому утешить или хотя бы просто подержать за руку. Макс и Сэм, стоявшие неподалеку, бросали на нее сочувственные взгляды, но были бессильны помочь. Ее новый статус поднимал ее над всеми и обрекал на одиночество, каким бы мучительным оно ни было. Ее новая жизнь ее королевского высочества княгини Лихтенштейна началась.
Хор исполнил «Аве Мария», и слезы ручьем покатились по лицу Кристианы, невидимые под густой вуалью, свисавшей с полей черной шляпы.
Когда все закончилось, Кристиана встала и медленно двинулась по проходу за двумя пустыми гробами, думая об отце и Фредди. Люди, собравшиеся в церкви, перешептывались о том, как она красива и как, должно быть, ужасно пережить такое горе в столь юном возрасте.
На церемонии присутствовали две тысячи приглашенных, среди которых были руководители государств и представители королевских фамилий со всей Европы. После завершения службы все проследовали в венский дворец князей Лихтенштейна, где состоялся прием. Это был самый длинный день в жизни Кристианы. Виктория тоже приехала, но Кристиана была слишком занята и подавлена, чтобы уделить ей внимание. Виктория никак не могла прийти в себя от изумления, что ее кузина стала главой государства. Кристиана и сама не могла привыкнуть к этой мысли и до сих пор пребывала в шоке.
Она дважды разговаривала с Паркером по телефону, до и после церемонии прощания, и была совершенно измотана, когда в девять часов вечера они выехали из Вены, направляясь домой. Ее кортеж сопровождали машины охраны, ехавшие впереди и сзади. Никто так и не взял на себя ответственность за взрыв, унесший жизни ее отца и брата, и служба безопасности усердствовала, окружив Кристиану усиленной охраной.
Не прошло и недели с момента ее вступления на престол, а Кристиана уже почувствовала себя безмерно одинокой и знала, что дальше будет только хуже. Достаточно было вспомнить, каким усталым и обескураженным выглядел порой ее отец. Ее ждала та же участь.
Сэм и Макс, ехавшие с ней в одной машине, несколько раз обеспокоенно спрашивали, как она себя чувствует, но Кристиана отделывалась односложными ответами. Она ощущала такую усталость, что ей даже трудно было разговаривать.
Они прибыли во дворец под утро, и Кристиана сразу же легла спать. Ей нужно было встать пораньше, чтобы подготовиться к похоронам в Вадуце, назначенным на десять. Здешняя церемония оказалась еще более печальной, возможно, потому, что проходила дома, в том месте, которое отец любил больше всего, где он родился и где погиб вместе со своим сыном. Кристиана ощущала на своих плечах вселенскую скорбь, когда медленно шла по церковному проходу за двумя пустыми гробами. Музыка казалась ей еще более скорбной и пронзительной, чем накануне, и Кристиана чувствовала себя в своем опустевшем доме даже более одинокой, чем в каком-либо другом месте.
После церковной службы состоялся прием, для которого открыли часть дворца. Сюда мог прийти каждый, кто хотел проститься с князем и его сыном. Ради этого пришлось усилить охрану, и дворец напоминал вооруженный лагерь. Было много телевизионных камер, которые вели прямые репортажи для новостных каналов всего мира.
Паркер наблюдал за происходящим по телевизору у себя дома. В Бостоне было четыре утра, когда он включил Си-эн-эн. Никогда еще Кристиана не казалась ему такой прекрасной, как в тот момент, когда с царственным видом шагала по церковному проходу в шляпе с вуалью. Накануне он смотрел репортаж о церемонии прощания, проходившей в Вене, и стремился к Кристиане всей душой. Позже, когда она позвонила, бесконечно измученная и опустошенная, Паркер сказал ей, как великолепно она выглядела и как прекрасно держалась. Но Кристиана снова расплакалась. Это была самая ужасная неделя в ее жизни.
— Хочешь, я приеду, Крики? — осторожно предложил он.
— Хочу, но не сейчас, — печально ответила она.
Оба знали, что к ней приковано внимание всего мира и каждый ее шаг еще долго будет находиться под пристальным надзором. Теперь, когда на ней лежала ответственность за всю страну, Кристиана еще более, чем прежде, не могла позволить себе поступить опрометчивого. Ее жизнь принадлежала народу. Она поклялась хранить честь, достоинство и процветание своих подданных, как это делал ее отец, а до него их предки. Они посвятили этому свои жизни, и она должна была следовать их примеру, насколько это было в ее силах. Учитывая все это, Кристиана не представляла, как и когда они с Паркером смогут увидеться. Она больше не может исчезать, как прежде, чтобы провести с ним несколько дней в Париже или Венеции. Она должна выполнять работу, за которую взялась. Каждый божий день, до конца жизни.
