Ей всегда казалось, что потеря девственности – чрезвычайно важное событие. Ей представлялось, что это будет как в кино – со стонами и борьбой, завершающейся мучительным, кровопролитным ударом. Но случившееся напоминало удаление расшатавшегося зуба.
– А теперь – самое приятное, – прошептал Данте.
Он снова начал целовать и ласкать ее, пока легкая боль между ног не потонула в волнах наслаждения. Должно быть, Данте часто занимался этим, думала Бронуин, со множеством девушек, но почему-то эти мысли не вызывали у нее досады. Напротив, она расслабилась, доверилась опыту Данте. С ним ей не пришлось переживать неловкие моменты стыда и нерешительности. Не понадобилось объяснять, каких ласк жаждет ее тело.
Собственная смелость поражала Бронуин. Она касалась Данте там, где раньше ласкала только себя. Прежде она видела его обнаженным только до пояса, и даже в таком виде он вызывал у нее восхищение – выпуклыми сильными мышцами рук и груди, загорелым плоским животом, – но теперь она поняла, к чему ведет дорожка темных волосков, уходящая под ремень джинсов. Наконец-то она узнала, как выглядит набухший пенис. Мужской орган Данте изумил ее – длинный, толстый, опутанный пульсирующими венами. Она гладила его, пока Данте не отвел ее руку.
– Не надо! – простонал он. – Я кончу!
– Давай, – заявила Бронуин, вдруг охваченная любопытством. – Я не против.
– Нет, ты первая.
Он вытащил из ящика тумбочки презерватив и надел его, ловко разорвав пакетик. К тому времени как он вновь уложил Бронуин на спину и развел ее ноги пошире, она была более чем готова принять его. Она сама почти достигла экстаза. Проникновение причинило ей легкое жжение, а затем ее вновь подхватили волны удовольствия, заставляя забыть обо всем остальном. Данте двигался медленно, стараясь не сделать ей больно. На его лице застыло выражение беспокойства и заботы. Вернись сейчас к Бронуин дар речи, она объяснила бы, что чувствует себя бесподобно. В миллион раз лучше, чем когда она ласкала сама себя. И если он не остановится, она…
Оргазм обрушился на нее неожиданно. Она будто катилась вниз с высокого холма, навстречу теплому ветру. Спуск был таким долгим, что Бронуин ахнула.
– О, Данте… Боже мой… – Она прижалась к нему. «Так вот что это такое!» – мелькнула у нее отчетливая мысль.
Если бы она знала, если бы только знала…
Через несколько мгновений он тоже кончил, издав победный крик. Бронуин видела, как его лицо исказилось в сладкой муке, и исполнилась гордости от того, что причина – близость с ней. Она сумела доставить удовольствие мужчине, заставить его содрогаться, задыхаться и вскрикивать. Бронуин улыбнулась, думая, что такой всесильной, должно быть, чувствовала себя и Клеопатра.
– Это было так здорово, – прошептала она, когда все кончилось.
– Просто здорово? – Данте перекатился на бок и с любопытством уставился на нее.
– Если я скажу еще что-нибудь, ты раздуешься от гордости. И не только там. – Она многозначительно указала на его пенис, упрятанный в презерватив. – Но в одном ты прав: это лучше всяких свиданий и концертов.
Данте усмехнулся, скользя взглядом по ее нагому телу, распростертому на смятых простынях. Бронуин перевернулась на живот, уперлась локтями в матрас и положила подбородок на ладони.
– И что, по-твоему, это было – секс или любовь?
– И то и другое.
– Как глава с двумя заголовками?
– Скорее как книга, которую надо прочесть, чтобы узнать, чем она заканчивается.
«Разве такое может закончиться?» – удивилась Бронуин.
Ее мысли вернулись к Ноэль, и она ощутила укол раскаяния. Пока она валялась голышом в постели, ее сестре грозила смертельная опасность. Надо что-то сделать, хотя бы предостеречь Ноэль. Но как? Если она просто повторит слова Данте, Ноэль спросит, откуда ей это известно. Значит, под угрозой окажется Данте. А если об этом узнает отец, он никогда не простит ее.
– Мне пора, – вдруг заявила она.
– Куда?
– К сестре.
– Прямо сейчас?
– Это очень важно. – Она вскочила и схватила с пола джинсы.
Данте привстал, явно желая переубедить ее. Наиболее красноречиво об этом свидетельствовал его орган, который опять начал пробуждаться к жизни. Но вдруг Данте пожал плечами, сел и вынул из тумбочки ключи от машины.
– Идем, – сказал он. – Я подвезу тебя.
* * *
Краткие свидания с дочерью стали для Ноэль почти привычными. Приходя в здание суда, она заставала там терпеливо ждущую Эмму. К груди девочка прижимала любимую плюшевую собаку, с худеньких плеч сползали лямки розового рюкзака с изображением Барби. Едва завидев мать, Эмма расцветала улыбкой, как утром на Рождество, стремглав бежала к двери и бросалась в объятия Ноэль. В сравнительном уединении отведенной для встреч комнаты они первые минут пять – десять только и делали, что обнимались и обменивались радостными возгласами. Эмма усаживалась на колени Ноэль, прижималась к ней, как в раннем детстве, иногда даже принималась сосать пальчик. А еще она просила читать ей самые детские книжки из тех, что Ноэль приносила с собой. Ее излюбленным чтением стали рассказы доктора Сюсса [4] «Зеленые яйца с ветчиной».
– «Больше всего я терпеть не могу зеленые яйца и ветчину!» – воодушевленно повторяла Эмма, как попугай.
Когда Ноэль наконец находила в себе силы отпустить дочь, они садились или ложились на ковер и в оставшееся драгоценное время просто играли. Чаще всего они разыгрывали сценки из жизни с куклами из рюкзака Эммы (ведущая роль, разумеется, всегда доставалась Барби, и чем ярче она была одета, тем лучше). Когда девочке надоедали куклы, на помощь приходил целый пакет книг и игрушек, присланный Триш. Последним, но чрезвычайно важным был обряд с мороженым. Ближе к завершению встречи Ноэль клала перед Эммой меню кафе-мороженого, Эмма несколько минут старательно изучала его и наконец останавливала выбор на своем давнем любимце, мятном мороженом с крошками шоколада.
Но как только мороженое было съедено, начинались слезы и мольбы. Предвидя это, Ноэль сжималась от страха, а по дороге домой не могла удержаться от слез. Это было страшнее предстоящих бессонных ночей. Но сегодня по какой-то причине расставание вышло особенно тягостным. Эмма, которая всего несколько минут назад оживленно перебирала фигурки животных в коробке, мгновенно залилась слезами и сразу же перешла к просьбам и уговорам.
– Я хочу с тобой! – рыдала она. – Я не хочу ждать папу!
– Дорогая, я тоже хотела бы увезти тебя с собой, – уверяла Ноэль, сама готовая расплакаться. Она усадила Эмму на колени, впитывая ее запах, ни с чем не сравнимый аромат ребенка, который она узнала бы даже в кромешной темноте. – Но пока судья не разрешает.
