Поджечь дом и кремировать всех, кто был внутри?
«Говорят, он хрустел, как обгоревший цыпленок», – перешептывалась хозяйка со своей подругой. Так ему и надо, думала девочка. Хоть бы Господь заставил его страдать. Хоть бы заставил его умирать тысячу раз.
Ее никто и не думал подозревать. Наоборот, может быть, впервые в жизни она почувствовала любовь и сочувствие окружающих.
У фермера с женой было четверо своих детей, и с самого начала было ясно, что ее они приютили временно. Она делила комнату с двумя сестрами и держалась замкнуто. Сестры – одной семнадцать, другой почти восемнадцать – воспринимали ее как незваную гостью. Хотя она была моложе их и училась на класс младше, ее репутация одиночки была им известна, и они считали, что она слегка не в себе. Звали их Джессика-Мей и Сэлли, и на уме и на языке у них было одно – мальчишки.
«А Джимми Стебан – ничего себе», – говорила Джессика-Мей.
«По мне Горман лучше», – подхватывала Сэлли. После этого часами обсуждались плюсы и минусы каждого.
Иногда они замечали девочку и воинственно спрашивали: «А тебе кто из них нравится?» Она не отвечала, и тогда они заливались смехом и о чем-то шушукались.
Фермерша была женщиной доброй. Муж ее был довольно бесцеремонным дядькой с огненными волосами и такой же бородой. И еще два маленьких злодея – десяти и двенадцати лет – эти целыми днями шкодничали. Все же девочка как-то вошла в эту семью и ждала, когда шериф найдет кого-нибудь из ее братьев или сестер, чтобы кто-то забрал ее к себе. О содеянном она не жалела. Отец и его размалеванная шлюха заслуживали свою участь.
Больших денег в семье фермера не водилось, и вскоре девочке сказали: иди работать и вноси вклад в семейный бюджет. В выходные она стала подрабатывать в единственном в городке супермаркете. Прошел ее шестнадцатый день рождения. Но она никому не сказала. Кому в этом мире до нее было дело?
По ночам в комнате, которую она делила с сестрами, девочка лежала и часами смотрела в потолок: что же с ней будет? Оставаться в городке она не собиралась и в тайне от всех начала откладывать чаевые, иногда достававшиеся ей в магазине. Формы ее наконец-то начали наливаться соком – подросла грудь, сузилась талия. Внезапно она стала выглядеть как женщина, и мальчишки в школе начали обращать на нее куда больше внимания, чем прежде. Особенно один, Джимми Стебан, он стал прямо-таки преследовать ее. Семнадцатилетний, черноволосый, спортивного сложения. Девочка старалась его не замечать, потому что знала: он нравится Джессике-Мей. Но он проявлял настойчивость – все время выпрашивал свидание и постоянно ошивался возле ее работы.
Как-то вечером она разрешила ему проводить себя до дома. В кустарнике неподалеку от фермы он схватил ее и попытался поцеловать. Она так закричала, что он испугался и убежал.
Но свои попытки не оставил, и, вопреки инстинкту, она в конце концов тоже им увлеклась, и вскоре они начали встречаться. Джессика-Мей была вне себя от ярости. Каждый день она осаждала мать: высели от нас эту жиличку.
«Ей же некуда деваться, – объясняла мать – добрая душа. – Ее родню никто не может отыскать. Мы – люди богопослушные. А раз так – должны помогать ей, по крайней мере, пока ей не исполнится семнадцать».
Джессика-Мей делала все, чтобы жизнь девочки стала невыносимой. Подбрасывала ей в постель дохлых мышей и тараканов, марала страницы ее школьных учебников, срезала с ее одежды пуговицы и все время поливала ее грязью И сестрицу, Сэлли, призвала на помощь. Та была только рада. Обе не чаяли от нее избавиться.
Единственным ее утешением был Джимми Стебан. Он был с ней нежен и мил. Водил в кино, возил за город и вообще разговаривал с ней, будто она – нормальный человек. И когда в конце концов он попытался овладеть ею, она не смогла ему отказать. Как-то прохладным вечером на заднем сиденье старенького проржавевшего «Форда» его отца она позволила снять с себя блузку и тонюсенький бюстгальтер. С благоговейным трепетом он прикоснулся к ее грудям и стал говорить, как сильно он ее любит. Потом поднял ей юбку, стянул трусики и вошел в нее удалым жеребцом.
Она застыла от страха и волнения – вдруг все будет, как тогда с отцом? Но с Джимми было совсем иначе, она расслабилась и откликнулась на его ласки с такими чувствами, каких за собой и не знала.
– Ты просто обалденная! – выдохнул он. – Я на самом деле тебя люблю!
И она его тоже полюбила на самом деле. Несколько месяцев они предавались любви и строили серьезные планы.
«А если я забеременею?» – однажды спросила она его встревоженно, хотя в душе была уверена, что такого быть не может – после того, что с ней произошло.
– Я возьму тебя в жены, – галантно провозгласил он. – Поселимся в замке, я буду твоим принцем.
Через полтора месяца она поняла, что беременна. Рассказала Джимми, тот объявил об этом своему отцу. Через два дня Джимми увезли из их городка, и больше она никогда о нем не слышала.
Джессика-Мей и Сэлли воронами разнесли эту весть по всей округе. Вскоре ее увезли в дом для незамужних матерей, в пятидесяти милях от их городка. Там заправляли монахини, строгие и неулыбчивые, требовавшие постоянного уважения и послушания. Шестьдесят беременных девушек поднимались в пять утра, два часа каялись на коленях на холодном бетоне стылой церкви, потом – работа по дому до полудня, после чего – тарелка супа, кусок черствого хлеба, стакан молока. Дальше – уроки, потому что большинству девочек не исполнилось и восемнадцати. В семь вечера – отбой.
Раз в две недели обследовать их приезжал розовощекий доктор с бычьей шеей. У него в доме был свой кабинет. Некоторые обитательницы называли его комнату «камерой пыток». Перед каждой встречей с ним девочка тряслась от страха, проводила бессонную ночь. Он был пунктуален, всегда являлся вовремя. Приезжал в запыленном седане, обычно в обществе чопорной медсестры, та сразу удалялась к монахиням пить чай из настоев трав. Доктору ее присутствие не требовалось. Девочки представали перед ним одна за другой, и каждой он давал одну и ту же команду:
«Раздевайся. На стол. Ноги в стремена».
Он никогда не смотрел на лица, никого не знал по именам – только по номерам. Когда одну из них увезли в больницу рожать, он просто вычеркнул ее из списка и поставил рядом с освободившимся номером другую фамилию.
Девочке досталась семерка. Это число не было для нее счастливым. Она никогда не встречалась с гинекологом и даже плохо представляла себе, чем он занимается, но рыжая толстушка предупредила ее – на самом деле все должно быть совсем не так.
