— Мы их ловим, а суды освобождают. Почему вы там, наверху, ничего с этим не делаете? Кстати, — Рамон глубоко затянулся, раскуривая потухшую сигару, — я вот вспомнил тот законопроект, который ты пытаешься протолкнуть, — насчет актов насилия. Мне он понравился — в нем есть толк.
Кейти была рада, что из-за сигарного дыма Рамон не может видеть выражение ее лица.
— Мог бы быть. — Она опустила глаза. — Видел бы ты, какой закон против курения я пытаюсь провести через комитет!
Рамон предпочел проигнорировать это заявление.
— Знаешь, меня всегда удивляло, что ты в Вашингтоне примыкаешь к консерваторам. Мне всегда казалось, что ты скорее либерал.
— Я никогда не относилась к радикалам. И сейчас к ним не отношусь. В программе моей партии есть много пунктов, с которыми я не согласна. Но состоять в мощной фракции более эффективно, чем находиться в одиночестве и взывать гласом вопиющего в пустыне.
— Мне кажется, что это как-то… нечестно.
— Так и есть. Честной политики вообще не бывает, а раз я женщина, выступающая в мужской сфере деятельности, то должна быть даже менее честной, чем большинство. Помнишь Элдриджа Кливера? А Тома Хейдина? Мне не нравятся ни они сами, ни их политика, но я не могу не восхищаться тем, как они действовали, не становясь прямо в оппозицию. Подобно им, я работаю внутри структуры и, если выпадает такая возможность, каждый раз наношу удары по тем вещам, что мне не нравятся. — Кейти пожала плечами. — У Беллы Эбзуг были свои методы. У меня — свои.
— Методы? Да эта женщина все время перла как бульдозер! — Воинствующие феминистки никогда не приводили Рамона в особенный восторг. — И в руке держала кожаный хлыст вместо антенны.
— Точно! — Кейти улыбнулась. — Теперь, вероятно, ты услышал о моей политической жизни больше, чем действительно хотел узнать.
— Кроме одного. Почему прошлой осенью ты не стала проводить дебаты насчет абортов? Я не политик, но мне кажется, что это только принесло бы тебе голоса.
— Мне не нравятся термины, — не поднимая глаз, сказала Кейти. — «Свободный выбор», «право на жизнь»… Эти слова кажутся мне такими же чопорными и самодовольными, как и многие мои коллеги в конгрессе.
— Жаль, что все эти годы мы не были близки. Мне было бы интересно видеть, как взрослеет Кейти. — Он очень хотел ее обнять, но не знал, хочет ли этого она. — Помнишь то первое Рождество, когда ты не приехала домой?
— Да, помню, — срывающимся от волнения голосом ответила Кейти.
— Тогда я подъехал к твоему дому и остановился возле ворот. Я стоял, смотрел на елочные гирлянды в окне и жалел о том, что мне не хватает духу подойти туда и спросить, где ты и почему не приехала на Рождество. Я так и не понял, что произошло, Кейти, — внезапно сказал Рамон. — Может быть, твой отец и имел право меня прогнать, но я знаю, что тогда ты хотела, чтобы это случилось — так же как и я. Так почему же ты возвращала мне письма нераспечатанными? Почему не отвечала на телефонные звонки? Я чуть не сошел с ума — думал, что, может быть, действительно тебя сильно обидел или, может, дело в том, что я кубинец…
— Нет! — резко сказала Кейти. — В тот вечер в бассейне я поняла, что ты тот мужчина, который мне действительно небезразличен. Чарльз и остальные… они были мальчишками. Подростками. Такими они и остались.
— Тогда почему ты не позволила мне снова тебя увидеть? Твой отец не смог бы помешать нам видеться, если бы ты действительно этого захотела.
— Нет, мог. И помешал…
Кейти рассказала ему о том соглашении, которое заключила с отцом. Закончив, она посмотрела на Рамона. На его лице было написано безграничное удивление.
— Он бы это сделал, — закончила Кейти. — Я знаю своего отца… он не бросал слов на ветер.
Рамон едва мог говорить:
— Ты… спасала мою шкуру?
— Скорее, стипендию. О своей шкуре ты и сам мог позаботиться, — с легкой улыбкой заметила Кейти.
Ее тут же осыпали поцелуями.
— Кейти, моя чудесная Кейти! Я должен, я должен был это знать! Подумать только, ты ведь сделала это ради меня! Ты меня по-настоящему любила! Она меня любила!
С этими словами Рамон оборвал лепестки у одной из маргариток и подбросил в воздух у себя над головой. Кейти смеялась, но он не обращал на это внимания: он снова чувствовал себя восемнадцатилетним юнцом, влюбленным в единственную девушку на свете. Рамон крепко обнял Кейти так, что она не могла сдвинуться с места, и так же крепко поцеловал.
— Моя милая Кейти, знаешь ли ты, каким счастливым меня сделала? Та любовь, что я чувствовал к тебе тогда, никогда не умирала, она все время росла и росла, и сейчас я чувствую, что готов взорваться!
Поцелуи становились все более настойчивыми.
— О дорогая! — хрипло прошептал Рамон. — Я никогда не забуду, что чувствовал той ночью, держа тебя в объятиях. Я вспоминал об этом миллион раз, вспоминал, как ты выглядела, когда я занимался с тобой любовью. — Он немного отстранился и посмотрел на нее. — Знаешь, после того как ты не приехала домой на Рождество и когда я услышал, что ты не собираешься домой и на весенние каникулы, я составил дьявольский план. Я собирался приехать и увидеться с тобой, несмотря ни на что…
Кейти отвернулась и взяла одну из маргариток. Безжалостно ее теребя, она пыталась что-нибудь придумать, она не могла признаться в том, что ее изнасиловали и она сделала аборт. Тогда Рамон узнает, что его подозрения насчет Джейсона имеют под собой основу.
— В тот день, когда я должна была уезжать на рождественские каникулы, тете Лиле стало плохо, — солгала Кейти. — Пан попросил меня остаться и помочь за ней присмотреть. Что касается весенних каникул… — она сделала глубокий вдох, — я прошла несколько собеседований в Вашингтоне, чтобы получить работу в конгрессе. Это… это значило для меня намного больше, чем встреча с перезрелыми подростками, которых я привыкла называть своими друзьями.
— И все-таки я верю, что для нас обоих жизнь пошла бы по-другому, если бы в ту весну ты приехала домой и мне удалось каким-то образом тебя увидеть, — сказал Рамон, снова заключив ее в объятия.
Кейти неподвижно застыла, думая о том же. Поддержал бы он ее в беде или отнесся к ней как к прокаженной? Будучи искренним католиком, как бы он отнесся к аборту? Кейти высвободилась из объятий Рамона и улыбнулась ему:
— Тебе пора идти. Даже для капитанов полиции время посещения закончилось.
После слабых протестов он ушел.
Кейти подошла к окну. Когда-нибудь, если удастся воскресить их давний роман, она расскажет ему о тогдашнем Рождестве и о том, что случилось после…
По иронии судьбы Кейти узнала о своей беременности в тот самый день, когда впервые услышала телевизионное сообщение о новом оральном контрацептиве, который миллионы освобожденных женщин впоследствии будут называть просто пилюлей. Это было в начале 1955 года. Кейти сидела перед телевизором в курилке, где женщины Эйвери собирались покурить, сыграть в бридж или просто расслабиться.
