— Разве Мейсон не объяснил суть сделки? Он сказал, что собирается…
Он прервал меня с улыбкой:
— Эй, эй, эй. — Он осторожно огляделся вокруг, прежде чем наклонился и понизил голос еще ниже. — Не поднимай это здесь. Не упоминай здесь его имя. — Он разочарованно вздохнул, его челюсть дернулась один раз. — Я не пытаюсь быть мудаком. Я просто должен быть осторожен, понимаешь?
Я кивнула.
— Понимаю.
Его улыбка была слабой, но все же была.
— Я всё равно этого не сделаю. Ты знаешь почему.
Потому что он был верен пахану. Потому что он никогда бы не предал своих братьев. Потому что это было частью жизни, жизни в братве. Это принесло ему больше уличной репутации. Это укрепило его репутацию у начальства. У него был миллион причин не идти на сделку.
Но ни одна из этих причин не касалась меня.
— Сойер, ради бога, речь не о них. — Он жестом попросил меня говорить потише, подняв руки в воздух, что только разозлило меня еще больше. — Есть и другие вещи, происходящие за пределами… семьи. — Но это было неправдой. Эти вещи касались именно семьи. Его семьи. Я просто не знала, как сказать ему, пока он был здесь.
— Шестерка, ничего. — Он выдержал мой пристальный взгляд, явно разозленный и разочарованный тем, что я продолжаю с ним спорить. — Ничто не может заставить меня передумать. Завязывай.
Я втянула нижнюю губу и подавила крик. Я скрестила руки на груди и оглядела комнату. За столом сидели двое мужчин и пристально смотрели на меня. Я тут же перевела взгляд на другой столик. Снова двое мужчин, посетитель и заключенный, уставились на меня.
Мой взгляд вернулся к Сойеру.
— Я должна идти.
Он схватил мою ладонь, сжимая ее между своими.
— Не злись, Каро. Я знаю, что это отстой, но… ты должна знать, что для меня нет нормальной альтернативы. В смысле, что это была бы за жизнь? Вечно озираться по сторонам? Ожидать черных капюшонов и поездки с завязанными глазами до ближайшего пустого склада. Ты знаешь, что это наилучший из возможных сценариев. Мы справимся. У нас все будет хорошо.
Я обхватила свободной рукой живот.
— Я боюсь, Сойер. Я так о многом хочу с тобой поговорить. Мне столько всего нужно тебе рассказать.
Он поцеловал меня в висок, несмотря на то, что ближайший охранник прикрикнул на него.
— И ты это сделаешь. Напиши мне письмо, ладно? Это, наверное, лучший способ. Ничего особенного. Но в принципе я могу читать твои мысли. Я что-нибудь придумаю.
Ты собираешься стать отцом! Это было слишком конкретно?
Прочёл ли он мои мысли прямо в тот момент?
— Просто дождись меня, — сказал он, нервно улыбнувшись. — Не оставляй меня, пока я здесь.
Нет, он не прочёл мои мысли.
Я, наконец, одарила его неуверенной улыбкой.
— Я бы никогда тебя не оставила.
— Ты будешь ждать меня?
— Всегда, — пообещала я. — Я бы ждала тебя вечно.
Он наклонился, его глаза заблестели так, как я никогда раньше не видела.
— Я люблю тебя, Кэролайн. Больше всего на свете.
Мою грудь болезненно сдавило.
— Я тоже тебя люблю. — Мне пришлось сильно шмыгнуть носом, чтобы сдержать глупые слезы. — Больше всего на свете.
Его улыбка погасла.
— Перестань пытаться превзойти меня.
Я просто покачал головой, не в силах собраться с силами, чтобы пошутить. Мой желудок скрутило, и я поняла, что меня сейчас стошнит.
— Я должна идти.
Его лицо вытянулось.
— О, точно. Да, конечно. Но ты все же вернешься?
Я прижалась поцелуем к его губам, не взирая на гнев охранников.
— Так быстро, как смогу, — пообещала я.
— Мне нужны твои обнажённые фотки, когда придешь в следующий раз. Может быть, целый альбом.
— Почему бы тебе не подумать о том, что ты можешь сделать во время супружеского визитов, а? Я думаю, что это естественная возможность здесь. Никаких альбомов со мной голой. Почти уверена, что тебя бы за это высекли, а из-за обнаженки со мной в тюрьме начался бы бунт.
Его голова откинулась назад, и он рассмеялся. Так же, как смех Сойера звучал до тюрьмы. Я впитывала каждую секунду.
— Кто-то до ужаса уверен в себе.
Я подмигнула ему.
— Просто называю вещи своими именами.
Из динамиков донеслось предупреждение о том, что наше время истекло. Я обняла его в последний раз, прижимаясь к нему как можно теснее. Его сильные руки обнимали меня, сжимая так же крепко.
— Я ненавижу, что это прощание кажется таким неизменным, — прошептала я ему в шею.
— Это не так, — сказал он куда-то в мой висок. — Это не навсегда, Каро.
— Обещаешь?
— Конечно.
Наконец-то мы попрощались. Это было самое трудное, что я когда-либо делала. Я так многого ему не сказала, так много ему нужно было знать.
Предполагалось, что я доеду до дома примерно за три часа. Но путь занял у меня четыре с половиной, потому что мне приходилось постоянно съезжать на обочину, чтобы поблевать. К тому времени, как я вернулась в свою квартиру, я была измотана, у меня пересохло в горле, и мои эмоции были разбиты.
Я так ему и не сказала.
Часть меня знала, почему у меня не получилось. Эта уродливая, вонючая, страшная комната для посещений была самым последним местом, где можно было сделать подобное объявление. Плюс, я вовсе не была уверена, что там безопасно говорить ему об этом. Если повсюду были итальянцы, то они искали бы любой способ контролировать его… чтобы причинить ему боль. И казалось, что беременная подружка — довольно подходящий способ.
Беременная.
Я все еще не могла в это поверить. У меня в голове не укладывалось.
Прошлой ночью я простояла перед зеркалом добрый час, пытаясь решить, смогу ли я сказать об этом Сойеру. Увидит ли он небольшую выпуклость на моем животе? Или зеленоватый оттенок моей кожи? Заметит ли он, что моя грудь стала больше? Или что мои бедра поправились?
Если он и заметил сегодня, то никак не выдал это.
Теперь я не знала, что делать и как ему сказать. «Эй, ты собираешься стать отцом!» — звучало немного надуманно. Плюс, существовала возможность, что он даже не узнает ребенка по-настоящему до тех пор, пока не выйдет. Через семь-десять лет.
О Боже мой, как это вообще произошло?
Я практически ползком поднялась по лестнице в свою квартиру. Я жила с Фрэнки, но не думала, что она до сих пор дома. Она ужинала со своими дядями, и обычно они заканчивали поздно.
Хотя иногда я ошибалась. Входная дверь была открыта, когда я наконец добралась до верхнего этажа. Должно быть, она только что вернулась домой.
Я закрыла за собой дверь, потому что я была нормальным человеком и испытывала здоровый страх перед местными серийными убийцами, в отличие от моей соседки, и бросила ключи на столик в прихожей.
— Мне нужна пинта имбирного эля! — прокричала я Фрэнки в темноте нашей квартиры. — И зубная щетка высокой прочности. У меня только что были худшие пять часов в моей жизни.
В гостиной зажегся свет, и я отшатнулась, ударившись плечом о стену. Ох.
— Каро, — прорычал Аттикус посреди моей гостиной.
— Как, черт возьми, ты сюда попал? — спросила я. — Где Фрэнки? — потребовала я. Я медленно вздохнула, когда увидела своего отца. Винни и Брик тоже были здесь. И еще пара головорезов, с которыми Аттикусу нравилось работать. — Что происходит?
Мне пришлось напрячь слух, чтобы расслышать Аттикуса сквозь бешено колотящееся сердце.
— Маленькая птичка донесла нам, что ты работаешь с федералами.
Фыркнув сардоническим смехом, я прошла мимо группы угрожающих мужчин и направилась прямо к холодильнику, откуда достала ледяной имбирный эль — единственное, что могло вылечить мою ужасную утреннюю тошноту, которая по иронии судьбы длилась весь день. И ночь.
— Знаешь, чем я сегодня занималась весь день, Аттикус? Я провела за рулём три с половиной часа, чтобы увидеться в федеральной тюрьме со своим парнем, который пробудет там следующие лет десять. А затем я ехала назад, домой. Как по мне, так достаточно, чтобы доказать свою преданность.
