понимаю, что мир — это не злое место. Есть любовь, есть сострадание, и у всех нас есть свои битвы, но мы каким-то образом черпаем силы, когда все кажется невозможным. Победа в этих битвах достойна праздника.
И я не сомневаюсь, что мой ангел наконец-то танцует.
Он гордится мной, а я могу успокоиться, зная, что, наконец, я отпустила гнев и могу с радостью следовать его желаниям.
Я научилась любить.
Снова.
Жизнь меняется так, как мы не ожидаем.
Я всегда мечтала открыть свой собственный бутик и демонстрировать свои модели, но с появлением в моей жизни Джулиана я обрела более великую цель. Его издатель подписал с ним контракт на четыре книги, и это означает, что он будет продолжать путешествовать и писать свои истории. Сначала он отказался от работы в «Нью-Йорк Таймс», но они захотели его заполучить, предложив ему больше денег и возможность проводить видеовстречи, а не летать в Нью-Йорк.
После того, как я сопровождала его в нескольких поездках, я убедилась в одном: в моей одежде нуждаются не гламурные знаменитости, а бесчисленные женщины, которых я встречала за границей. Они едва прикрывают свое тело из-за низкого социально-экономического положения, не говоря уже о том, что у них несколько детей, которым нужны предметы первой необходимости, такие как еда и вода. В свою очередь, это делает их открытыми для мужчин из их деревень, которые разоряют их, и в итоге у них появляется еще один рот, который нужно кормить.
Лекс сопровождал нас в этой поездке вместе с моим отцом. Для нас обоих это было открытием. Джулиану комфортно находиться в стране третьего мира и проводить время с семьями, как и моему отцу, который будет оказывать медицинскую помощь, но мы с Лексом, мы защищены.
У Лекса есть богатство, у меня — креативность, и мы объединились, чтобы использовать наши знания и богатство. Лекс смог договориться о продаже ткани по низкой цене, а я смогла обеспечить работой женщин, которым она нужна, чтобы обеспечить свои семьи. Это беспроигрышная ситуация, когда я провожу бесчисленные часы с этими женщинами в их домах, что приносит мне огромное удовольствие. Я провожу время, показывая им свои творения, и вместе мы создаем скромную одежду для дам в деревнях и школьную форму для местных детей.
Эта поездка, однако, отличается от других.
Мои ладони обильно потеют, но Джулиан не отпускает меня. В комнате тускло, поношенные шторы едва закрывают свет. С каждым дюймом, с каждым шагом ближе, мое сердце бьется все громче. Я хочу упасть на колени, мое сердце болит, когда я вижу, насколько обветшала комната. Воздух густой и влажный, и мое дыхание не синхронизировано.
Это нечестно.
Мир несправедлив.
Жизнь несправедлива.
Маленькая кровать сделана из ржавых стальных столбов. Грязные испачканные простыни — это все, что я вижу, лежа на кровати, но затем, как щелчок выключателя, мой мир и сердце переворачиваются с ног на голову за одну долю секунды.
Я плыву к кровати, а Джулиан сжимает мою руку. Мои глаза не могут осознать то, что я вижу, красоту и жизнь, которая принадлежит нам.
Мой отец стоит рядом с кроватью с раскрытой сумкой. Он достает необходимые инструменты и делает то, чему его обучили медики. Мы с Джулианом внимательно наблюдаем за каждым его движением, каждым рефлексом, вплоть до выражения лица моего отца. Это беспокойство? Беспокойство? Мой желудок нервно вздрагивает, пока мы ждем его заключения.
Это происходит час спустя: улыбка, озаряющая комнату, надежда и молитвы, которые были услышаны.
Мой голос охрип, и я с нервной дрожью спрашиваю: — Все в порядке, папа?
Он не говорит ни слова, аккуратно укладывая инструменты в сумку. Застегнув молнию, он возвращает свое внимание на кровать, осторожно поднимает и бережно кладет ее на руки.
— Есть только несколько мелочей, но ничего такого, что бы меня сильно беспокоило. У вас есть мое полное согласие забрать мою внучку домой, — он улыбается, осторожно покачивая ее на руках.
Я смотрю на ее крошечное личико — она совершенна.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Джулиана, его широкая улыбка убеждает меня в том, что мы приняли правильное решение.
Она принадлежит нашей семье.
Момент, которого я ждала последние двенадцать недель, наконец-то настал, и без раздумий она оказалась у меня на руках. Эмоции наконец-то берут верх, и счастливые слезы текут свободно, когда я наклоняюсь и целую ее лицо. Она очень маленькая для своего возраста, но я стараюсь не зацикливаться на негативе, потому что подавляющее чувство покоя наконец-то овладевает мной. Джулиан обнимает меня и наклоняется, чтобы поцеловать ее волосы. Даже Джулиан с трудом сдерживает слезы, и при одном только этом взгляде я передаю ему нашу дочь.
Нет слов, какое удовлетворение я испытываю, глядя, как он впервые берет на руки нашего ребенка. Без всяких колебаний, его любовь и принятие делают меня более полной, чем я когда-либо чувствовала, и впервые в жизни я признаю это. Я не буду сравнивать и не позволю себе чувствовать вину.
В тот день, когда Джулиан вернулся домой из южноамериканской поездки с моим отцом, я поняла, что что-то ужасно не так. Он был замкнут, и когда он рассказал об ужасных ситуациях, в которые попадал, я поняла, почему он был травмирован и не мог выбросить из головы образ этой маленькой девочки.
В тот вечер, когда Энди лег спать, он показал мне видео, и мое сердце плакало вместе с его сердцем. Ее нашли рядом с разлагающимся мусором в изношенной части города посреди ночи при бледном свете луны.
Местный житель передал ее монахиням, и без надлежащего ухода она прожила бы всего несколько дней. Мой отец случайно оказался в нужном месте в нужное время. Он вылечил ее раны и болезнь, дав ей шанс вырасти и жить нормальной жизнью. Все, что ей было нужно, — это семья, которая любила бы ее и относилась к ней как к родной. В тот момент, когда я увидела, как любимый мужчина открыто плачет об этой девочке, я поняла, что наши сердца полностью совпали, и это была наша дочь.
И сегодня она официально стала частью нашей семьи.
Джулиан тихо шепчет, осторожно, чтобы не разбудить ее: — Она идеальна.
— Я знаю, — отвечаю я с улыбкой, поглаживая ее мягкие локоны и проводя кончиками пальцев по ее драгоценной коже, тщательно запоминая каждую бороздку, каждый бугорок, и, наконец, нежно целую кончик ее носа. Все кажется таким знакомым, словно она — часть
