Саша не знала на память ни одной молитвы. Бабушка, которая вырастила ее после трагической смерти родителей, воспитывала Сашу в атеистических традициях. Но сейчас ей так хотелось верить в то, что Бог услышит эти ее неправильные слова, услышит и поймет их искренность.
«Прости меня, — шептала Саша, беззвучно шевеля губами. — Прости за все мои грехи. Прости за зло, которое причинила людям. Прости за зависть, за злословие. Прими мое покаяние. Помоги. Помоги мне, не оставь…»
Непонятный, слабый, едва различимый звук со стороны входной двери заставил ее насторожиться. Она распахнула глаза, глядя прямо перед собой напряженно и настороженно. Боковым зрением она успела заметить, как человек в форме, сидящий за столом, тоже напрягся и положил руку на кобуру с пистолетом. Но, может быть, этот звук ей просто послышался? Может быть, она просто очень хотела его услышать, а поэтому, как часто случается, придумала? Только тень, мелькнувшая в коридоре, заставила ее в этом усомниться. Не помня себя, Саша вскочила с дивана — и в тот же момент застыла, увидев прямо перед собой, в дверном проеме между прихожей и комнатой, Дениса.
Он стоял перед ней и смотрел на нее. Саша испытывала странное чувство — она видела его глаза, его лицо, его волосы, но как будто отдельно, как разрозненные эпизоды своего прошлого, которые никак не хотели связываться в единое и цельное повествование, в историю ее любви.
Ее замешательство длилось всего лишь несколько коротких секунд — в следующее мгновение она огненной стрелой подлетела к нему, отчаянно схватила двумя руками за отворот кожаной куртки, встряхнула, вложив все оставшиеся силы, и быстро-быстро, срываясь с шепота на крик, заговорила:
— Где она? Скажи мне, прошу тебя, где? Куда ты ее увел? Зачем ты ее забрал у меня? Скажи, умоляю! Где она? Где Маринка? Ну, что же ты молчишь, Денис! Не молчи, прошу тебя. Не молчи, скажи, что это ты… Ты, наверное, просто захотел прогуляться с ней, поговорить, купить ей мороженого? Ты боялся, что я не позволю… Ведь это был ты, правда? Скажи, скажи, что это был ты! Скажи…
Она смотрела в его глаза и видела, что он не понимает смысла ее слов. Видела, но отказывалась верить и все продолжала твердить, тормошить его, умолять, кричать… До тех пор, пока, вдохнув очередную порцию воздуха, не почувствовала, что выдохнуть не может. Тогда она упала, как подкошенная, ему на грудь, отстраненно подумав о том, что его присутствие, его возвращение, о котором она, боясь признаться самой себе, так часто мечтала, что сама их встреча не вызывает у нее в душе никаких чувств. Душа была измотанной, пустой и темной. Последняя надежда, растворившись в глазах когда-то любимого человека, растаяла. Теперь уже ничего не имело ни смысла, ни значения. Закрыв глаза, она снова мысленно унеслась куда-то вдаль, на мгновение ощутив странное чувство — как будто ее тело отрывается от земли вместе с ее душой. Это чувство было немного пугающим, и все же именно оно принесло хоть какое-то облегчение. Она знала, с чем это было связано. Полет — это небо, светлое, прозрачное, спокойное, без радостей и без горя. Оно манило ее, звало к себе, предлагая вечный покой. В тот момент она знала, что в жизни нет ничего более ценного, чем вечный покой, даруемый только смертью, а значит, единственная оправданная цель каждой жизни и должна быть целью приближения к смерти. Ей так хотелось взлететь… Она слышала свой собственный голос — он отчетливо звучал в ее памяти и предлагал ей: лети! Она вспомнила… Вспомнила еще что-то, далекое, давно забытое. Какие-то тени мелькнули перед глазами, закачались в странном неуклюжем танце, и Саша снова услышала голос.
« — Вы просто подумайте о чем-нибудь хорошем, ваши мысли сделаются легкими, и вы взлетите. Взлетите…»
Саша улыбнулась этому голосу, как старому приятелю, улыбнулась доброй и немного снисходительной улыбкой, заранее прощая ему то, что он не вспоминал о ней так долго. Зато теперь он пришел как раз вовремя — пришел именно в тот момент, когда был ей так нужен. Она видела его: казалось, он смотрел на нее с сомнением, будто не был уверен в том, что она вспомнит его и пойдет за ним с той прежней радостью, которая всегда сопутствовала им во время их удивительных полетов. Она решила дать ему понять, что не забыла, что ни на минуту не забывала о нем и всегда ждала его — ждала того момента, когда он придет за ней и позовет ее с собой в небо. И она тихо прошептала, зная, что он ее услышит:
— Венди полетела в платье, которое она смастерила еще на острове из листьев и ягод…
Она улыбалась. Теперь он должен ей поверить, должен убедиться, что она еще помнит. Теперь она взлетит — сейчас, вот уже сейчас оторвется от земли и взлетит…
Но что-то мешало. Что-то не пускало ее, не давало оторваться от земли. Может быть, этот запах? Почему этот знакомый щемящий душу запах волос и это странное тепло? Откуда?
— Сашенька, — услышала она совсем близко, — Сашенька, милая, родная моя…
Тот, что звал ее в небо, почти сразу же испарился, услышав этот голос. С грустной улыбкой на лице он стремительно воспарил в облака, поняв, что Венди уже давно стала взрослой, и теперь она не умеет летать. Саша открыла глаза и подняла лицо. И снова, словно в первый раз, увидела перед собой лицо Дениса.
Она все смотрела на него и не могла насмотреться. Смотрела, с пронзительной грустью отмечая мелкие морщинки возле глаз, которых раньше не было, серебристые нити в висках. «Боже мой, он здесь. Он любит меня, он прикасается ко мне. За что мне это все — сразу? Разве можно такое вынести, Господи…»
Она снова спрятала лицо у него на груди. Он гладил ее по волосам, нежно касался губами светлой макушки, убаюкивал, слегка покачивая.
— Он забрал ее. Увел — из детского сада. Пришел и забрал мою девочку. Не знаю, что он ей сказал. Как она могла ему поверить, глупая… Как она не почувствовала, что это не ты. Как не почувствовала…
Они стояли посреди комнаты, тесно прижавшись друг к другу, слегка раскачиваясь, как в печальном, скорбном танце, поддерживая друг друга, словно зная, что без этой поддержки ни один не сможет удержаться на ногах и минуты.
Через какое-то время раздался звук, напомнивший им внезапно о том, что в комнате они не одни. Денис, рассеянно нащупав взглядом источник звука, увидел человека, сидящего за столом. Тот снова кашлянул, чтобы «разбудить» эту странную пару, и несколько неуверенным голом спросил:
— Позвольте… Позвольте спросить, кто вы, молодой человек. Обстоятельства таковы, что я вынужден…
— Да, я понимаю, — ответил Денис, постепенно обретая способность к восприятию окружающего мира. — Я понимаю. Я отец. Отец девочки. Я…
Он говорил что-то еще, отвечал на вопросы, задаваемые немного смущенным тоном. Потом снова повисла тишина. Стоя в тишине, прижавшись друг к другу, они слышали, как тикают часы, как бьется сердце: казалось, сейчас оно было у них одно на двоих. Время перестало быть осязаемым, они уже не понимали — возможно, оно снова остановилось, возможно, просто бежало слишком быстро, не касаясь земли и не оставляя следов. Потом в тишине раздался звонок. Один, другой, третий…
