– Не стоит недооценивать то, как долго я могу тебя целовать.
И у нее появилась нежная улыбка, почти столь же сдержанная, как и его, но на удивление полная уверенности.
– Не стоит недооценивать то, как долго я смогу продержаться.
Саммер проснулась с ощущением тревоги. Люк стоял с пультом дистанционного управления и разглядывал фотографии с ее острова, продвигающиеся по экрану. Темно-зеленые утесы ниспадают в сверкающие морские воды. Крупным планом изображены старики, сплетающие цветы тиаре. Саммер выходит из моря с несколькими островитянами после плавания вокруг острова. Саммер хохочет. Смеются какие-то люди. По мере того как фотографии сменяли одна другую, плечи Люка все сильнее напрягались, и Саммер захотелось снова их помассировать.
Когда фотографии начали повторяться, он выключил телевизор и пошел в другую комнату. Там он начал шарить в небольшой кухоньке, но вскоре возвратился и встал перед огромным окном. На фоне погасшей Эйфелевой башни – на фоне его города – Люк был прекрасен, решителен и поэтичен.
Мышцы Саммер болели после бега и других занятий, от которых ее тело успело отвыкнуть. Она потянула подушку, чтобы заполнить пустое место, которое осталось после Люка.
Он оглянулся с полуулыбкой, с немного напряженным лицом и начал беспокойно бродить по комнате, держа руки в карманах. Так ходит по клетке тигр, давно привыкший к ее границам.
– А здесь у тебя есть еда?
Саммер моргнула. Тигру не нужна свобода, он просто хочет есть?
– Я могу заказать доставку в номер.
Эта служба работала в отеле двадцать четыре часа в сутки. Иногда Саммер казалось, что если увидит еще одно чрезмерно прекрасное, сложное блюдо, то швырнет им в стену.
Он поморщился:
– Думаю, это сойдет. Если только ты не хочешь выйти и посмотреть, не сможем ли мы раздобыть un Grec[129] или найти un McDo[130], который еще открыт.
– «Макдоналдс»? – И это говорит Люк?
– Жареная картошка. – Аппетит отразился у него на лице. – И много-много соли.
– Я уверена, что в бистро отеля делают что-нибудь с жареной картошкой.
Люк прервал ее нетерпеливым движением.
– Я не хочу нарезанную вручную и отлично приготовленную жареную картошку. Я не хочу ничего настолько особого, что надо обращать внимание на каждый кусочек, который кладешь себе в рот. Картофельные чипсы. Вот что было бы сейчас в самый раз. У тебя есть кока-кола?
Разинув рот, Саммер смотрела на него.
Его глаза замерцали, и он провел языком по своей верхней губе.
– Знаешь, что еще было бы хорошо? Du lait concentré sucré[131]. Я бы съел целую банку.
Восхищение росло в ее лице.
– Ты меня разыгрываешь.
Надменному обладателю трех звезд, самому прекрасному в мире шеф-кондитеру захотелось нездоровой пищи? Лакомства массового производства для подростков, да еще полного химии? «Макдоналдс»?
Люк поежился и слегка покраснел.
– Я не ем целый день, понимаешь? Никто из нас не ест. Слишком много адреналина, ведь мы работаем очень быстро. Иногда устраиваем дегустацию, когда развиваем новую задумку. Или быстренько обедаем в кафетерии отеля. Но чаще всего люди не могут достаточно успокоиться, чтобы поесть должным образом.
– Значит, ты приходишь домой и начинаешь наполнять свой желудок нездоровой пищей, как только отдохнешь, – поняла Саммер. – Потому что за день ты сжег уйму калорий.
Его румянец потемнел, хотя он попытался притвориться, будто это совершенно приемлемое поведение.
Люк, создающий красивейшие, волшебные кулинарные сокровища, питается… всякой дрянью.
– А почему вы не берете домой остатки мороженого вместо того, чтобы выбрасывать их? Или оставшиеся macarons[132] и пирожные?
То есть что-нибудь хорошего качества, ради бога. Ведь он же не какая-то неухоженная скотина, которая проводит жизнь, поедая отбросы, а свое тело отдает людям, чтобы те понаделали из него хороших, сочных стейков.
– Я их просто не хочу. Весь день я трачу на работу с этими вещами. Мне хочется чего-то такого, о чем я не должен думать. Соль, жир, сахар. – Его глаза вспыхивали при каждом слове. Да он буквально голодает, поняла она. Вот сейчас, в эту минуту. Если он весь день работает с той скоростью, что она видела, и почти ничего не ест, то сжигает собственную мышечную массу. – Я хочу поесть. Я слишком устал для всяких трансцендентных опытов. – Он засмеялся, и выражение его лица смягчилось. – Конечно, за исключением тебя, soleil.
Как же безумно она любит его! Но он, вероятно, заткнул бы ей рот кляпом, если бы она опять попыталась сказать это. Ее сердце упало, когда она поняла, сколь много он значит здесь. Ничего хорошего для нее не могло получиться из всего этого.
– Вот что я тебе скажу. – Она не стала обращать внимания на свои ощущения, не имея сил сопротивляться потребности заботиться о нем, раз он сам о себе не заботится. – Ты останешься здесь. Я сама займусь едой.
Она вспомнила сказку про Али-Бабу, когда одна, да еще среди ночи, вошла в темную кладовую и начала передвигать большие полки на колесиках, напоминающие стойки с одеждой. Она взяла минералку, картофельные чипсы, веджимайт[133], маринованную сельдь. Хромая от боли в напряженных икрах, она захватила еще злаки и сухую пасту[134], а затем совершила набег на кухни.
Когда Саммер вернулась, Люк лежал на кушетке, выполненной в стиле ар-деко. Рукой он прикрывал глаза и мог бы казаться спящим, если бы не грыз костяшки пальцев.
Он сдвинул руку, чтобы посмотреть на Саммер, и в его глазах отразился медный свет.
Она вошла в небольшую кухонную зону. Люк поднялся с кушетки с таким изяществом, будто и не трудился двадцать часов с огромной скоростью, и последовал за нею.
– Сядь, – твердо сказала она.
Он сел на барный табурет, облокотился на черную гранитную стойку и стал так пристально разглядывать ее, будто она была единорогом, вышедшим из лесной чащи.
– Вот. – Она дала ему на выбор засахаренные хлопья и цельные зерна, на которые он не обратил внимания. Его взгляд прояснился, когда он увидел коробку с изображением маршмеллоу. Саммер засмеялась и насыпала ему целую миску.
– Добавить сахара?
– Да, – сказал он, пытаясь притвориться, что совсем не смущен.
– Нам придется поработать над твоими предпочтениями в еде.
Она добавила полную ложку сахара и через стойку подвинула миску к нему. Саммер не успела убрать руку, и Люк схватил ее.
