Дети были напуганы. Он должен каким-то образом их успокоить. Но в желудок словно вонзилась тысяча игл. Он вытер кровь тыльной стороной ладони и тихо выдавил:
— Думаю, мне нужно в больницу.
Отец сказал правду, уже лежа на больничной койке. В вену была воткнута игла капельницы. Ронни неверяще качала головой. Этого не может быть. Просто не может быть.
— Нет. Это не так. Доктора делают ошибки!
— Только нев этот раз, — вздохнул он, потянувшись к ее руке. — Мне жаль, что тебе пришлось узнать таким вот образом.
Уилл и Джона сидели внизу, в кафетерии. Отец хотел поговорить с каждым по очереди, но Ронни вдруг поняла, что не хочет, чтобы он сказал еще хоть слово. Наконец она поняла, почему отец попросил разрешения провести с ними лето. Значит, ма с самого начала знала правду. Отцу осталось так мало времени, что он не хотел спорить с бывшей женой. Теперь ясно, почему он так упорно работал над витражом.
Ронни вспомнила приступ кашля в церкви и то, как отец морщился от боли. Все кусочки головоломки сошлись. И все сразу рухнуло...
Отец никогда не проводит ее к алтарю. Никогда не возьмет на руки внука. Мысль о том, что дальше придется жить без него, была невыносима. Это несправедливо! Все это несправедливо!
— И когда ты собирался мне сказать? — сухо осведомилась она.
— Не знаю.
— Перед отъездом? Или уже после того, как вернусь в Нью-Йорк?
Отец не ответил. Кровь бросилась в лицо Ронни.
— Что, собирался сказать мне по телефону? И что именно? «0, прости, когда мы были вместе, я не упоминал, что у меня последняя стадия рака. И как это тебе?»
— Ронни...
— Если ты не собирался сказать, почему вызвал сюда? Чтобы я смотрела, как ты умираешь?
— Нет, солнышко, совсем напротив, — устало ответил отец, поворачивая голову.
В этот момент внутри что-то оборвалось, словно по склону покатились первые камешки, предвещая камнепад.
По коридору прошли две сестры, тихо переговариваясь о чем-то. Лампы дневного света жужжали над головой, отбрасывая голубоватый свет на стены. Капли мерно падали в трубку капельницы: привычная картина для любой больницы. В этом не было ничего необычного. Необычным и чужим стал мир вокруг Ронни.
В горле Ронни застрял вязкий ком. Она отвернулась, стараясь сдержать слезы.
— Прости, солнышко, — продолжал отец. — Конечно, я должен был тебе сказать. Но так хотел, чтобы лето прошло как можно лучше. И еще хотел поближе узнать свою дочь. Ты меня простишь?
Его мольба ударила в самое сердце. Ронни невольно вскрикнула от боли. Умирающий отец просит у нее прощения! В этом было что-то настолько печальное, что она не знала, как реагировать.
Отец ждал. Она потянулась к его руке.
— Конечно, я тебя прощаю, — прошептала она и, заплакав, положила голову ему на грудь. И только сейчас заметила, как сильно он похудел. Как выпирают ребра и ключицы. У нее разрывалось сердце при мысли о том, что она совсем этого не замечала. Слишком занята была собственной жизнью...
Отец обнял ее свободной рукой, и она заплакала еще громче, сознавая, что скоро настанет время, когда даже этой простой ласки больше не будет.
Ронни невольно вспомнила тот день, когда приехала сюда, и свое поведение. В те дни мысль коснуться его была также чужда, как космическое путешествие. Тогда она его ненавидела. Сейчас любила.
И даже рада была, что узнала его тайну, хотя лучше бы этой тайны не существовало. Раньше он часто гладил ее по голове, но скоро и этого не будет. Ронни зажмурилась, пытаясь отсечь будущее. Она нуждается в отце. Нельзя, чтобы все так оборвалось! Пусть он слушает ее нытье. Пусть прощает за сделанные ошибки. Любит ее, как любил в это лето. И пусть так продолжается всегда.
Только ничего не выйдет.
Она позволила отцу прижать ее к себе и плакала как ребенок, каковым давно уже не была...
Позже он ответил на ее вопросы. Рассказал о своем отце и раке, передававшемся по наследству. О боли, которая стала одолевать его после Нового года. О том, что облучение — это не выход, потому что болезнь поразила слишком много внутренних органов.
Она представила злокачественные щупальца, ползущие из одной клетки в другую, распространяя болезнь и смерть.
Ронни спросила о химиотерапии, и ответ был тем же самым. Рак агрессивен, и химиотерапия может замедлить, но не остановить процесс.
Отец объяснил теорию качества жизни, и она едва не возненавидела его за то, что не рассказал все раньше. Знай она все с самого начала, лето прошло бы совсем по-другому. И отношения были бы иными. Она думать не желала о том, что ждет впереди.
Отец был бледен, и она поняла, что морфий подействовал на него усыпляюще.
— Очень больно? — спросила она.
— Не так сильно, как раньше. Гораздо лучше, — заверил он.
Ронни кивнула и снова попыталась забыть о злокачественных клетках, завоевавших его организм.
— Когда ты рассказал маме?
— В феврале. Сразу после того как все узнал. Но я просил тебе не говорить.
Ронни попыталась вспомнить, как тогда вела себя ма. Должно быть, расстроилась. Но либо Ронни забыла об этом, либо не обратила внимания. Потому что, как всегда, думала о себе. Очень хотелось верить, что она стала другой, но, к сожалению, это не совсем так. Работа и свидания с Уиллом помешали проводить больше времени с отцом, а время — единственное, чего она не могла вернуть.
— Но если бы ты сказал мне, я бы больше бывала дома, мы бы чаще виделись. Я бы помогала тебе, чтобы ты не так уставал.
— Сознание того, что ты здесь, уже больше чем достаточно.
— Но тогда ты, возможно, не оказался бы в больнице.
Он взял ее за руку.
— Может быть, именно то обстоятельство, что ты провела счастливое лето и влюбилась в хорошего парня, не дало мне попасть в больницу раньше.
Хотя они не говорили на эту тему, она знала, что отец проживет недолго, и попыталась представить жизнь без него.
Если бы она не приехала, не дала ему шанс, было бы легче отпустить его. Но она приехала, и теперь все невероятно усложнилось.
В неестественной тишине она слышала только затрудненное дыхание и снова отмечала, как он похудел. Доживет ли до Рождества или хотя бы до ее следующего приезда?
Она одинока, а отец умирает. И ничего, ничего нельзя сделать...
— Что теперь будет? — спросила Ронни. Отец спал совсем недолго, минут десять, прежде чем повернуться к ней.
— Ты о чем?
— Тебе нужно остаться в больнице?
Единственный вопрос, который она так боялась задать. Пока отец дремал, она держала его за руку, боясь, что он никогда не покинет это место. И что остаток жизни проведет в комнате, где пахло дезинфекцией, в окружении медсестер и врачей. Совершенно чужих ему людей.
