– Как ты вообще узнала о моих письмах? – кричу я.
Она украдкой поглядывает на меня.
– Я иногда перебираю твои вещи, когда тебя нет дома.
Я собираюсь еще раз накричать на нее, а затем вспоминаю, как сама прочла письмо Марго от Джоша, и прикусываю язык. Так спокойно, как только могу, я произношу:
– Ты хоть знаешь, сколько хлопот ты мне доставила? Как ты можешь так ко мне относиться?
– Извини, – шепчет она. Крупные слезы собираются в уголках ее глаз, и одна слезинка плюхается, словно капля дождя.
Мне хочется обнять ее, чтобы утешить, но я все еще злюсь.
– Все хорошо, – произношу я голосом, который говорит обратное. Ничего бы этого не произошло, если бы она не разослала мои письма.
Китти вскакивает и убегает наверх. И я думаю, что она отправилась в свою комнату поплакать в одиночестве. Знаю, что я должна сделать. Мне следует пойти и утешить ее, по-настоящему ее простить. Теперь моя очередь быть хорошим примером. Быть хорошей старшей сестрой.
Я уже собираюсь пойти наверх, когда она прибегает обратно на кухню. С моей коробкой из-под шляпы в руках.
72
Когда были только мы с Марго, мама покупала все в двух экземплярах: голубое для Марго и розовое для меня. Одеяла, мягкие игрушки, пасхальные корзинками – все в двух различных цветах. Все должно было быть по-честному. У нас должно было быть одинаковое количество морковных палочек, картофеля фри, шариков, ластиков в форме кексов. В общем, всего. Однако я постоянно теряла свои резинки или слишком быстро съедала морковные палочки, а потом выпрашивала одну у Марго. Иногда мама заставляла ее поделиться, что (даже я понимала) было не честно. Марго явно не должна была быть наказана за слишком медленное поедание закусок или отслеживания своего ластика. После рождения Китти, мама старалась покупать голубые, розовые и желтые вещи, но найти одну и ту же вещицу в трех разных цветах было гораздо сложнее. К тому же Китти была намного младше нас, так что нам не хотелось те же игрушки, что и ей.
Коробка из-под шляпы, возможно, была единственным подарком от мамы, который был только для меня. Мне не нужно было делиться ею – она была моей и только моей.
Когда я открыла ее, то ожидала найти там шляпу, может быть, соломенную шляпку с мягкими и гибкими краями или кепку, как у мальчишки, доставляющего газеты, но она была пуста.
– Это для твоих особенных вещей, – сказала она. – Ты можешь положить сюда самое ценное, самое любимое, самое сокровенное.
– Что, например? – спросила я.
– Все, что поместится внутрь. Все, что захочешь сохранить лишь для себя.
***
Маленький заостренный подбородок Китти дрожит, и она произносит:
– Мне очень жаль, Лара Джин.
Когда я вижу, как дрожит ее подбородок, то больше не могу злиться. Просто не могу. Даже чуть-чуть. Так что я подхожу к ней и крепко обнимаю.
– Все в порядке, – говорю я, и она от облегчения обмякает. – Ты можешь оставить коробку себе. Положи в нее все свои секреты.
Китти качает головой.
– Нет, она твоя. Мне она не нужна. – Она пихает ее мне. – Я положила в нее кое-что для тебя.
Я открываю коробку, а там записки. Записки, записки и еще раз записки. Записки Питера. Записки Питера, которые я выбросила.
– Я нашла их, когда выбрасывала мусор, – произносит она. И поспешно добавляет: – Я прочла только парочку. И сохранила их, так как поняла, что они важны.
Я прикасаюсь к той, которую Питер сложил в самолетик.
– Китти… ты же знаешь, что мы с Питером не будем снова вместе, верно?
Китти хватает миску с попкорном и говорит:
– Просто прочти их. – Затем она уходит в гостиную и включает телевизор.
Я закрываю коробку и забираю ее с собой наверх. В своей комнате я сажусь на пол и раскладываю записочки вокруг себя.
Большинство из них содержит просто что-то вроде: «Встретимся у твоего шкафчика после школы» и «Могу я одолжить твои вчерашние записи по химии?». Нахожу записку с паутинкой с Хэллоуина, и она вызывает у меня улыбку. В другой говорится: «Можешь сегодня поехать домой на автобусе? Я хочу сделать Китти сюрприз и забрать ее из школы, чтобы она смогла продемонстрировать меня и мою машину своим друзьям». «Спасибо за поездку со мной на распродажу имущества в эти выходные. Ты сделала этот день веселым. Я тебе должен». «Не забудь положить для меня корейский йогурт!» «Если ты сделаешь тупое печенье с клюквой и белым шоколадом Джоша, а не мое с изюмом, то все кончено». Я расхохоталась. А потом натыкаюсь на одну и перечитываю ее снова и снова: «Ты сегодня прелестно выглядишь. Ты мне нравишься в голубом».
Я никогда раньше не получала любовного письма. Но, читая все эти записки одну за другой, складывается такое ощущение, будто я все же получила одно. Словно… словно всегда был только Питер. Как будто все остальные, которые были до него, были лишь для того, чтобы подготовить меня к этому. Думаю, теперь я вижу разницу между «любить кого-то издалека» и «любить кого-то вблизи». Когда ты находишься с кем-то рядом, то видишь их настоящих, но и они также видят реального тебя. И Питер видит. Он знает меня, а я знаю его.
Любовь пугает. Она меняется. Может уйти. Это часть риска. Я не хочу больше бояться. Хочу быть смелой, как Марго. В конце концов, сейчас почти Новый год.
Ближе к полуночи я зову Китти, щенка и беру бенгальские огни. Мы надеваем теплые пальто, и я заставляю Китти надеть шапку.
– Может, надеть шапку и на Джейми? – спрашивает она меня.
– Ему она не нужна, – отвечаю я. – У него уже есть шубка.
На небе дюжина звезд, они похожи на далекие самоцветы. Нам так повезло жить в горах. Ты просто ощущаешь себя ближе к звездам. К небесам.
Я зажигаю нам бенгальские огни, и Китти начинает танцевать на снегу, создавая огненное кольцо из своего огонька. Она пытается уговорить Джейми прыгнуть через него, но тот не поддается. Единственное его желание – это писать по всему двору. Повезло, что у нас есть забор, иначе он бы описал всю дорогу вниз по кварталу.
В спальне Джоша горит свет. Я вижу соседа в окне, когда он открывает его и кричит:
– Девушки Сонг!
– Хочешь зажечь бенгальский огонек? – орет Китти.
– Может быть, в следующем году, – отзывается Джош. Я поднимаю на него взгляд и машу своим огоньком. Он улыбается, и складывается ощущение, что между нами все хорошо. Так или иначе, Джош будет в нашей жизни. И я уверена, внезапно чувствую невероятную уверенность, что все так, как и должно быть, что я не должна так бояться прощаний, потому что прощание не обязательно должно быть навсегда.
