Таш высвободилась и потерла гудящие запястья. Ее сердце стучало так быстро, что она с трудом дышала. Но сейчас было не время и не место признаваться ему в своих чувствах.
– Что же ты тогда хочешь? – выдавила она. Хьюго устало посмотрел на нее и вздохнул:
– Какой смысл? Какой смысл говорить тебе об этом? – Он пожал плечами. – Кто-то сказал, что лучше любить и потерять, чем вообще не любить.
– Теннисон. – Голос Таш задрожал.
– Ты всегда была более начитана, чем я.
– Есть множество стихотворений о безответной любви, – ответила она, – у меня были годы, чтобы их прочитать.
Хьюго ничего не сказал, его темные глаза смотрели в дождь.
Таш плакала на всем пути до Фосбурна; впрочем, из-за ливневого дождя шоссе все равно невозможно было разглядеть. Дворники не справлялись, и она ехала на автомате.
В доме было темно. Свекла, перепуганная грозой, залезла под кофейный столик и дрожала всем телом.
Таш забралась на диван и позвала собаку.
– Он думает, что я самозабвенно счастлива с Найлом, – сказала она своей лопоухой питомице. – Как я могла полюбить такого черствого, такого бесчувственного, гордого и упрямого чурбана?
Свекла ласково слизывала соленые слезы хозяйки.
Весь следующий день разговоры вертелись только вокруг трагедии с Бодибилдером. Вечером со съемок вернулся Найл. Он пребывал в каком-то странном, возбужденном состоянии: как летний ветер, носился по комнатам, мельком просмотрел свою почту, прослушал оставленные на автоответчике сообщения и переодел брюки. Не стал объяснять, почему вчера не пришел ночевать, не спрашивал, как Таш съездила с Хьюго в Маккоумб. Лишь посетовал на то, как много проблем принесла всей съемочной группе гибель Бода.
– Хьюго стал похож на лунатика, – рассказывал Найл. – Нанял здоровенный трактор и вырыл огромную яму на этом поле… как он его называет?
– Двадцать Акров?
– Да. Лисетт пришла в бешенство. В понедельник мы должны были снимать на этом поле дубль, а теперь там похоронена бедная коняга.
Таш хотела упрекнуть Найла в бессердечности, но он явно был не в себе. Или пьян. А может, и то и другое.
– Хьюго похоронил Бода?
– Да. Лисетт так кричала! В итоге он вылетел из дома, хлопнув дверью. Боже, этот человек иногда меня пугает. Я сегодня не буду ужинать дома, хорошо?
Найл замялся, как будто хотел что-то еще сказать, но Таш уже направилась к выходу.
– Хорошо. – Она накинула летнюю куртку. – Я тоже.
Едва приехав в Маккоумб, Таш сразу бросилась к Стефану:
– Хьюго здесь?
– Дорис! – Швед перегнулся через изгородь и окликнул девушку, убиравшую манеж. – Хьюго вернулся?
– Да, уже несколько часов назад. – Она кивнула в сторону дома. – Иди на запах виски.
Когда Таш нашла Хьюго, он, вопреки ожиданиям, оказался совершенно трезв. Просто укрылся в своей старой детской, читал газету и слушал плейер. Хьюго выглядел очень усталым и еще не снял жокейский костюм после выездки Брокера. Таш подумала, что он никогда еще не выглядел таким потерянным и в то же время таким желанным. Он поднял на нее глаза и снял наушники.
– Что тебе надо? – Его глаза были красными от бессонной ночи.
Несмотря на то что к горлу подступали слезы, Таш попыталась говорить ровно и уверенно.
– Я хочу попросить тебя об одолжении, – твердо сказала она. – Выступи на Бадминтоне со Снобом. Вместо меня.
– Что? – Он уничтожающе посмотрел на нее.
– Пожалуйста, я прошу тебя, сделай это. Я не могу, – торопливо заговорила Таш, приближаясь к Хьюго. – Сноб не слушается меня, это становится опасно. Все это видят, но я не хочу снимать коня с соревнований: у него есть все шансы на победу, но не со мной, а с тобой. Ты всегда легко с ним справлялся.
Хьюго молча смотрел на Таш. Вблизи были заметны темные круги у него под глазами.
– Я звонила сегодня в администрацию, мне сказали, что замена наездника возможна, но только если мы сообщим о ней не позже понедельника. Хьюго, пожалуйста.
У него на щеках заходили желваки, он крепко сжал кулаки.
– Ты согласен? – робко спросила Таш. Ей не нравилось, как заблестели у него глаза.
Хьюго глубоко вдохнул и закричал так, что девушка подпрыгнула:
– Как ты смеешь?!
– Что? – Она отшатнулась.
– Как ты смеешь так глупо, так нагло предлагать мне утешительный приз? – Хьюго вскочил с дивана, его трясло от ярости, глаза метали молнии. – Ты маленькая стерва! – Он стал расхаживать по комнате. – Не ожидал, что ты на такое способна. Как только это могло прийти тебе в голову? Боже мой!..
– Я хотела помочь, Хьюго. Неужели ты не понимаешь?
– О да, понимаю, – прорычал он. – Уверен, вы с Найлом славно поговорили вчера ночью: «Найл, дорогой, чем бы мне помочь бедному Хьюго, ведь он потерял свою любимую лошадку?» – «Я понимаю тебя, солнышко!» (Он прекрасно изобразил акцент Найла.) – «Почему бы тебе не дать ему покататься на твоей?» – «О, Найл, какой ты умный, мой дорогой! Я так и сделаю». Так это было? Ты похожа на богатого ребенка, предлагающего нищему мальчишке свой красивый велосипед.
– Ты ошибаешься! Все было совсем не так!
– Так, именно так, дорогуша! – В его голосе появилась издевка. – Бод не был игрушкой, которой можно найти замену или сдохшей морской свинкой, которую родители тайком заменяют на новую – такую же, только живую. Я пролил немало пота и слез, пока его воспитал. Он был моей путеводной звездой, моим другом. Теперь он умер, и ты ОСМЕЛИВАЕШЬСЯ предложить мне своего коня, на которого сама потратила два года неустанного труда! Какой высокомерный жест! Ты думаешь, я раскис и теперь мне необходимы доказательства, что я – лучший наездник, чем ты? Нет, мне не нужен для этого Бадминтон, дорогая! Это и так ясно.
Таш заплакала. Как она могла так неправильно оценить ситуацию? Хьюго загнал ее в угол, его искаженное яростью лицо было всего в нескольких сантиметрах от ее губ.
– Я не думал, что ты такая пустышка, Таш, – прошептал он с отвращением. – Боже! Не могу поверить, что я так ошибался в тебе. Я, наверное, был не в себе, когда сказал вчера ночью, что люблю тебя.
Таш решила, что она ослышалась. Девушка снова и снова прокручивала в голове его последние слова и поняла, что Хьюго действительно это сказал. Она впилась глазами в его красивое, охваченное негодованием лицо.
– Ты не говорил, что любишь меня, Хьюго.
– Нет? – Он заморгал. – Неужели?
Таш кивнула:
– Ты сказал, что не хочешь быть моим другом, и процитировал Теннисона. А потом прогнал меня прочь.
– Вот как? – Он отстранился и потер подбородок. – Когда это я успел стать таким философом? – Хьюго казался смущенным и в то же время растерянным.
